Их женщина

Через вату ощущений я слышу звон металла. Далекий, непонятный. Он повторяется, сопровождаясь копошением. Ясность происходящего обрушивается на мою голову только сейчас — Андерсон расстегивает ремень, затем ширинку. Короткий и острый прилив адреналина дает мне сил, чтобы попытаться оттолкнуть его, но пальцы на моей шее вдруг снова смыкаются, и я слышу собственное хрипение.

Не сдаваться! Отчаянно молочу ногами, толкаюсь, шарю пальцами в темноте, нащупываю его лицо и царапаю, добираясь до глаз. Но новый, безжалостный удар в нос выбивает из меня остатки сознания. Падаю. Трава принимает меня, окутывая холодом.

«Нет. Это не может быть правдой. Я не хочу».

Но уже слышу, как рвется платье, а затем трусы. Чувствую тяжесть его тела. Наглый смех сменяется сопением, когда он пристраивается меж моих разведенных в стороны ног. Пытаюсь закричать, но его рука ложится на мое лицо, перекрывая доступ кислорода. Проваливаюсь в черную яму, но меня выдирает оттуда яркой вспышкой боли, разрывающей плоть.

Огонь. Вот, что я ощущаю. Беспощадный, дикий огонь, врывающийся в меня снова и снова, с каждым разом все грубее и сильнее. Калечащий, изуверский, не знающий жалости.

Его руки давят, прижимают меня к траве, стискивают волосы, тянут. Этот урод рычит, вгоняя в мое лоно свой член все быстрее и сильнее. Ложится на меня полностью, не встречая сопротивления. Дышит в ухо, слюнявит шею, бодает лбом в подбородок. Я полностью в его власти. Мои руки продолжают инстинктивно его отталкивать, царапать, но уже вяло, и он каждый раз все ловчее успевает перехватывать их и сбрасывать с себя.

— Нравится? Тебе нравится, детка? — Задыхается он, впиваясь пальцами в мое горло, сжимая ягодицы.

Его движения ускоряются. Боль больше не накатывает волнами и яркими вспышками — она везде. Боль. Она становится непререкаемой реальностью, захватывающей меня полностью. Между ног адски горячо и сыро. Кажется, что этот урод проворачивает острый клинок внутри меня — с остервенением, яростно.

«Уже поздно. Никто не придет и не поможет мне. Никто не узнает. Сейчас он закончит и убьет меня. У него не будет другого выхода…»

Дышать становится невозможно. Меня тошнит, голова кружится, но толстяк все еще ерзает на мне, больно вдавливая в землю. Я хриплю и кашляю, давясь собственной слюной, которой практически нет в пересохшем горле. Это длится до безумия долго. Невыносимо, чудовищно долго — целую вечность.

Когда он кончает, издавая животный рык, я принимаю смерть. И последнее, что чувствую, это горячие дорожки слез на моих щеках. Они катятся ручьями и скрываются в траве. Мне кажется, что все мои кости переломаны, а плоть разодрана в мясо, но мне становится легко, потому что небо озаряется теплым светом. Меня зовут наверх, на небеса, и душа медленно отделяется от тела.

Но все заканчивается резко — с требовательным гудком автомобильного клаксона. Сквозь туман слышно, как кто-то что-то орет с дороги.

— Эй, ты где? Тачку с дороги убери!

И я ощущаю, как руки Бобби грубо хватают меня за подбородок. Он проверяет, жива ли его жертва. Больно сдавливает пальцами лицо, слушает дыхание. И я не дышу, изо всех сил притворяясь мертвой. Он отпускает мое лицо, и моя голова вяло заваливается набок. Чувствую, как торопливо он встает, слышу, как натягивает штаны. Его руки смыкаются на моих щиколотках — Андерсон оттаскивает меня подальше в кусты.

— Слышь, чувак, не ори, — отзывается он. — Ссать ходил!

— На хрена посередине дороги машину оставлять? — Кажется, голос мужской.

Но я не уверена. Разум пронзает мысль о том, что он сейчас переставит тачку и вернется, чтобы убедиться, что я мертва, и спрятать тело. «Если хочешь жить, нужно спешить». Подавляю в себе желание прокашляться, в горле булькает, из глаз брызжут слезы. Переворачиваюсь на живот и, цепляясь за траву руками, пытаюсь ползти.

Получается. У меня нет голоса и нет сил, чтобы позвать на помощь. Где-то над головой гудят моторы, а я ползу. Голая, избитая, в крови. Адреналин вырывает меня из лап боли, на короткое мгновение даря новые силы. Ветки, трава, песок, забивающийся под ногти. Ничего не замечаю. Шатаясь, встаю и, борясь со слабостью, плетусь в сторону леса. Там ему труднее будет меня отыскать.

Я сломана. Я ходячий, полуразложившийся труп. Кровоточащая рана. Зверь, который хватается за жизнь зубами, но не собирается умирать. И я стираю босые ноги в кровь, но прохожу много миль прежде, чем упасть без сознания на пороге больницы, где работает мой отец.

Майкл

Тишина.

Адская, звенящая, сбивающая с ног.

Плыву в ней, как в мутной глубине, но остаюсь неподвижным.

И это несмотря на окружающие меня шум и суматоху, которых я не слышу, потому что нахожусь в полнейшем оцепенении. Меня не существует. Падаю в темноту, ныряю в бездну, и только холодный пот, выступивший на спине и приклеивший меня к спинке стула, все еще напоминает о том, что я жив.

— Стойте! Вы должны сказать нам хоть что-то! — Орет Джеймс. Он носится по больничному коридору, хватая за грудки каждого, кто попадается на пути. Не важно, медика или полицейского. — Где она? Что с ней? Уже пришла в себя?