Их женщина

Мне нужно срочно бежать от того, что рвет душу в клочья. А Майкл — он как живое напоминание об этом. И даже моя любовь к нему не в силах справиться с острыми шипами, застрявшими глубоко в сердце.

Элли

— Привет, меня зовут Элли.

— Привет, Элли! — Дружно.

— Я подверглась насилию.

Ого. Произнести это, да еще в такой тишине, оказалось еще сложнее, чем я думала. Шестнадцать пар глаз смотрят на тебя в ожидании, что ты вывернешь перед ними свою душу, а ты с трудом ворочаешь языком.

Я поднимаю взгляд на собравшуюся аудиторию и собираюсь с духом. Кажется, никто не дышит. И только написанные на их лицах понимание и сожаление вселяют в меня уверенность. Они тоже пережили подобное. Все эти женщины и девушки. Они обязательно меня поймут и поддержат. Они те, кому можно довериться.

— Это случилось год назад. — Говорю хриплым голосом и прочищаю горло.

Они кивают.

— Продолжай, Элли. — Тепло улыбается куратор группы.

Я делаю глубокий вдох и замираю. Задерживаюсь взглядом на табличке, установленной за спинами сидящих. «Обрести счастье» — гласит она. Странно, что собрание для жертв насилия называется именно так. Я не ищу счастья, разве что немного душевного покоя, но раз уж здесь так принято, то мне не трудно подчиниться.

Меня направили в эту группу месяц назад. Занятия включают вот такие беседы с другими пострадавшими, а также уроки танцев («невербальный творческий подход к достижению психофизического единства») и рисование («восстановление самоуважения и получение положительных эмоций»).

Все это, на самом деле, просто странная и скучная ерунда, но, похоже, она, и правда, приносит какие-то плоды, потому что я стала лучше спать в последнее время. По крайней мере, моя соседка по комнате в общежитии — Джулз очень рада тому, что я, наконец, перестала кричать во сне. А еще она часами разглядывает мои рисунки, на которых по просьбе преподавателя я изображаю свое состояние и переживания, и настоятельно просит их сжечь.

Как бы то ни было, мне точно легче.

Кажется, бумага забирает накопившиеся во мне страхи и негатив. Я больше не испытываю чувства вины за произошедшее, стараюсь полюбить себя и свое тело, а также учусь контролировать свой гнев. Беспомощная маленькая Элли постепенно обретает силу. И даже сейчас — когда я говорю под внимательным взором более десятка таких же, как я, вместе со словами из меня выходит боль. Надеюсь, что навсегда, и она уже не вернется.

— Я хотела забыть обо всем. Но не получалось. — Зажмуриваюсь и трясу головой, пытаясь прогнать выступившие на веки слезы. Затем всхлипываю и продолжаю: — А теперь решила, что лучше обо всем поговорить. Рассказать кому-то.

— Все правильно, Элли, продолжай.

Я быстро смахиваю влагу пальцами, а затем прохожусь взглядом по сидящим на стульях женщинам. И опускаю голову.

— Я не верила в то, что такие группы могут помочь. Мне. Хоть в чем-то. — Пожимаю плечами. — Но меня уговорили. И… я долго просто сидела и слушала вас. Всех. Но это мне помогло. — Ковыряю носком туфли паркет. — Теперь я понимаю, что всё случилось не по моей вине. Я не делала ничего такого, чтобы спровоцировать его. Даже если бы на мне была вызывающая одежда или броский макияж… Мужчина, который сделал это со мной, он просто был голодным зверем. И он все равно удовлетворил бы свою похоть на ком-то.

— Держи. — Чья-то рука протягивает мне бумажный платок.

Прикладываю его к векам, и он тут же промокает.

— В общем, это не было домашним насилием, и мы не состояли с этим мужчиной в связи. Он просто знакомый. И я думаю, что, на самом деле, мне очень сильно повезло, что я осталась жива. Если бы не проезжающий мимо автомобиль, он бы точно задушил меня.

К горлу подкатывает тугой ком. Почти задыхаюсь. Все терпеливо ждут, что я продолжу. А мне невыносимо тяжело. И я не знаю, что говорить дальше. Не хочется подробностей, которых, возможно, все так ждут от меня. К такому меня не готовили. Кроме своих парней мне не с кем было делиться переживаниями. Но их давно уже нет рядом. Всё изменилось.

Я намеренно не связываюсь ни с одним из них и ничего не спрашиваю у отца об их жизни.

— Все хорошо, Элли. — Говорит куратор. — Все хорошо.

Кто-то покашливает, кто-то вытягивает затекшие ноги и шмыгает носом.

— Случившееся разрушило мои отношения с тем, кого я любила. — Произношу я в тишине. Вот теперь слезы вырываются из меня сплошным потоком. Будто плотину прорвало. Изнутри наружу рвется такой силы всхлип, что мой голос сипнет: — Я чувствовала себя грязной, испорченной, и не понимала, как ему может быть приятно меня касаться… после всего этого. Я ненавидела свое тело. Не могла себя простить. Мне было больно. Так больно… Обидно от того, что у меня отняли мой первый раз, который должен был быть не таким. — Платок превращается в мокрый комочек бумаги, и мне протягивают еще. Беру, сотрясаясь от беззвучных рыданий. — У меня никогда уже не будет первого раза. Никогда. Он отнял его у меня, и это то, что меня всегда беспокоило больше всего! Мой парень очень старался, но я только и думала о том, что… досталась ему грязной… Простите. Простите!