Ихтамнеты

К собравшимся во дворе бойцам Астахова и Савина начали подтягиваться «семёновцы». Сеня замыкал своих парней, методично на счёт «тридцать два» отстреливаясь из автомата в направлении оставленной позиции.

– Двигаемся в сторону штаба! – закричал Сава. – Уходим между сараев, вдоль оврага! Прикрывают Астахов, Мэтр, Лексус и Могила.

Семёнов быстро сориентировался и возглавил отход цепочкой по одному по заранее установленному маршруту. Астахов вывел двух гранатомётчиков на угол дома и тут же наткнулся на запыхавшегося, в разорванной крутке и с окровавленным лицом Сашу Гарбуза.

– Жив! Ну ты даёшь, Саня! Бля буду, но Героя тебе выхлопочу! – радостно вскричал Артём и принялся обнимать солдата.

Только обняв Сашу, Астахов почувствовал липкую влагу на ладонях. Спина бойца сочилась кровью в нескольких местах.

– Кажись, осколками посекло, командир, – сказал Гарбуз, опустил голову и, пошатываясь, направился в сторону уходящей группы.

Астахов приказал Лексусу помочь раненому, а сам выхватил гранатомёт из рук Лёхи и остался с Мэтром и Могилой прикрывать отход остатков уже совсем не усиленного взвода лейтенанта Савина.

«Хватит с меня одного полуживого бойца. Лучше уж сам повоюю», – заключил про себя сержант…

* * *

Семионенко, тряся головой и зажимая пальцами ноздри, пытался вытравить воздушную пробку из ушей и как-то восстановить слух, потерянный после мозголомного взрыва, накрывшего всё помещение поста, где были забаррикадированы шестеро солдат. Пыль ещё не совсем осела, но позволила Виталику отчётливо разглядеть обстановку.

Перед ним всё ещё сидел Витя Гуров, весь покрытый извёсткой и какой-то мукообразной смесью. Глаза его, смотревшие мимо Семионенко, выражали не просто страх, а настоящий панический ужас. Гура колотило в приступе трясучего мандража. Зубы неровно, но часто стучали, как у замёрзшего человека. Голос выдавал слова, едва понятные по смыслу, да и понимать их Виталию было некогда. Его-то голова уж точно начала понимать, что надо делать ноги, и чем быстрее, тем полезнее для жизни. Оставалось осмотреться и понять, кто жив из состава поста, а кто – уже нет.

Спина Гроза была завалена грудой кирпича и щебня, голову покрывала каска, а правая рука, выкинутая вперёд, всё ещё сжимала автомат. Из дверного проёма дальней комнаты, где была позиция Андрея Хоменко, валил густой дымарь. Виталий обнаружил лежащего на спине Хому в полуобморочном состоянии, но живого и способного слабо говорить.

– Семен, прошу тебя, уведи Гура отсюда. Пусть хоть он живым из нас двоих вернётся. Скажи ему, что я не в обиде. Он поймёт. – Андрею было трудно произносить слова потрескавшимися губами, тяжело выдавливая фразы высохшим горлом.

Виталий крепко сжал ладонь товарища, уткнувшись головой в его плечо. Он не мог показать слабость и, резко встав на ноги, вытер внешней стороной ладони внезапно выступившие слёзы, развернулся кругом и вышел из комнаты.

Послышались голоса во дворе. Говорили не на русском и даже не на украинском.

«Поляки! – осенило Семена. – Добрались-таки, шпеки сраные!» Ощупал разгрузку. Оставалась одна эргэдэш-ка в кармашке. Искать ящик с боезапасом нет времени. Гура придётся ещё подталкивать, если не тащить на себе. Бросить гранату, конечно, можно, но эти гады тут же откроют огонь, а ещё Кибало с Колей надо отыскать.

Виталий вдоль стены, стараясь не выдать себя неосторожным движением, подкрался к углу, откуда уже открывался широкий вид на прилегающий двор. Внешняя стена бывшей проходной была полностью разнесена в результате последнего попадания из украинского гранатомёта. За углом послышались многоголосый смех и какие-то непонятные фразы, среди которых он смог понять только заданный вопрос: «Русский солдат жить хочет?».

«Кому это он?» – спросил себя Семен, лёг на пол и высунул голову из-за угла чуть выше уровня плинтуса…

* * *

Астахов расставил Мэтра и Могилу на расстоянии пяти метров друг от друга за ещё не разрушенными сарайчиками сбоку от жилого дома, за углом которого разместился сам. Зарядов было всего по одному на каждого, поэтому после выстрела и Серёга, и Витёк Истомин должны были рвать с места в сторону штаба во всю прыть и желательно без оглядки. Конечно, не мешало бы до этого попасть во что-нибудь двигающееся и стреляющее. На худой конец – жахнуть по пехоте своими осколочно-фугасными «морковками».