Икона

В обеденный перерыв Гаврилястый зашёл в комнату комсомольского актива и застал там секретаря завода. Телелюев сидел один, пил чай с бутербродами и котлетами из столовой. На приход посетителя Трактор отреагировал странновато: смутился, пряча глаза, порозовел, махом допил горячий чай, прокашлялся, торопливо замахал, приглашая войти.

– Комсомольский тебе привет, Трактор Евгеньевич! – нарочито бодро поздоровался Николай.

– Привет тебе тоже. Садись. По делу наведался или поболтать? – ответил Телелюев.

– По делу, конечно. Поболтать и после работы можно, – с уверенностью, которую не чувствовал, проговорил Николай.

– Слушаю.

Николай сел напротив Трактора Телелюева, постучал по столу пальцами с ухоженными ногтями.

– Хочется мне попробовать себя в трудном деле, Трактор, – неторопливо начал он.

– Например?

Телелюев сунул тарелку с остатками бутербродов в ящик стола.

– Например, молодёжная стройка где-нибудь в трудных жизненных условиях… – назвал Николай. – Ну, или просто… там, где нужны молодые сильные руки, любящие труд и… результаты своего труда. Энтузиасты. Понимаешь? Я тут посмотрел газеты. Там много всего. На севере города строятся – Инта, Печора, Микунь, Сосногорск, Усинск, Вуктыл, Воркута. А ещё один мне нахваливал строительство железной дороги Сыня-Усинск. А Сыктывкар? Или вот шахта «Воргашорская». Вот про Волго-Донской канал и мощные гидростанции пишут: о Волжской имени Ленина, о Куйбышевской и Каховской. Может, на Украину куда, в Кременчуг, Донецу, Днепропетровск. Даже вон на шахты в Донбасс…

Трактор Телелюев долго смотрел на практиканта, соображая что-то про себя. Вздохнул, покопался в стопке бумаг.

– Вообще-то поступила одна заявка. Со строительства гидроэлектростанции в Братске. Её строительство на реке Ангаре в Иркутской области началось два года назад. Поедешь? С ответом не тороплю, можешь позже. Через неделю, например.

– Нет, я решил, – прервал Гаврилястый. – Куда пошлют, туда и поеду. С моей специальностью я как раз… И отработаю там. Профессию получу. Партия сказала: «Надо!», комсомол ответил: «Есть!». Это не слова, а призыв к действию. Верно я говорю?

– Ну… конечно, – осторожно согласился Телелюев. – Только ты… это…

– Что?

– Действительно готов ехать к бесу на кулички?

– А что? Ты мне не веришь? Я тебе давал повод усомниться в моих способностях и моральном облике? – распалился Николай.

– Не кипятись, – спокойно осадил его Телелюев. – Никто в тебе не сомневается, с чего ты взял? Просто ты, как комсомолец, должен, в первую очередь, идти на передовую. Так?

– Конечно, – подозрительно сказал Гаврилястый. – А разве комсомольская стройка – это не передовая?

– На неё едут комсомольцы со всей страны, – ответил Трактор. – А здесь, у нас, кто будет сражаться?

– С кем сражаться? – нахмурился Николай.

– С пережитками прошлого, разумеется. О сотруднице нашего завода слыхал? На часовом участке работала.

– О которой? На часовом их полно, как головастиков в весеннем пруду, – прикинулся несведущим Николай.

– О Вере Карандеевой. Она в Новый год умудрилась заболеть, да так, что незрелый элемент раздул из всего этого святочную историю. Столько людей забаламутили!

– А я-то при чём?

– Ты, брат, при советской власти, а не сам по себе. Должен правильное понятие иметь.

– Я имею, – сказал Николай.

– Имеешь, говоришь? – прищурился Телелюев. – Раз имеешь, вступай в атеистический патруль.

– Это как это?

– Будешь ходить с другими комсомольцами и рассказывать, что ты там, на Волобуевской, был, и ничего – ну, абсолютно! – не видел, ничего странного и непредсказуемого не заметил… Ты же не был?

Николай поспешно замотал головой.

– Нет, конечно, за кого ты меня принимаешь, Трактор?!

– А жаль, жаль…

Телелюев взял карандаш и рассеянно постучал им по столу.

– Очень жаль, – повторил он, задумчиво глядя сквозь Гаврилястого.

– Почему жаль? – вскинулся тот. – Хочешь, чтоб я в это религиозное болото влез? Да я комсомолец! Советский гражданин! Ленинец! Для меня это… – он поискал нужное слово и нашёл его. – … позор!

– Не кипятись, Коль, слышишь? – негромко, но властно велел Телелюев. – Дело тут в том, что если б ты там успел побывать до милиции, то мог бы с точностью убеждать людей, что там ничего нет – хотя бы и было. А то нашим агитаторам никто не верит. Какая-нибудь особо занозистая зараза запросит подробности, и ей никто ответить не умеет, потому, как не был на этой треклятой Волобуевской! И тогда она кричит: раз не знаете, значит, всё есть! Загвоздка в том, что засекречено всё, и даже наших активистов туда не пускают.

Он смерил Гаврилястого оценивающим взглядом.

– А знаешь, Коль… Попрошу-ка я в горсовете, чтоб тебя пустили в дом этот злосчастный. Посмотришь, покумекаешь с милицией, как ситуацию народу разъяснить. Тебя неплохо рекомендовали в училище, так покажи, на что ты способен! А потом и путёвочку дадим на строительство Братской ГЭС. А то, может, ещё какую из центра пришлют. Но до этого – ни-ни, даже не мечтай. Заслужишь, тогда и получишь.

– Нет, я не пойду! – вырвалось у Гаврилястого, и он тут же стиснул зубы, чтобы не сказать вторую нелепость и не проговориться.