Икона

– Тридцать первого декабря у Карандеевых действительно встречали Новый год несколько человек. И вдруг в комнату постучалась какая-то монахиня, стала спрашивать про того попа-расстригу, о расстрижении которого ведать не ведала. Сказали ей русским языком, что такой по адресу не проживает, она и ушла. А, проходя мимо, в окно заглянула и увидела, как комсомолка танцует, обнявшись с какой-то иконой. Вроде бы – чего такого? Танцует – и пусть танцует себе. С таким же успехом с любой картиной поплясать можно. Верно я говорю, товарищи?

Пара молодых голосов поддержала:

– Верно!

Полина Сергеевна улыбнулась и продолжила:

– Вот и я говорю: ничего в этом особенного нет. А монашка по улицам побежала причитать: «Ах, ты, охальница! Ах, богохульница! Ах, сердце твоё каменное! Да Бог тебя покарает! Да ты вся окаменеешь! Да ты уже окаменела!». Попричитала да уехала себе куда-то, к таким же, как она, дурёхам тёмным. А причитания её кто-то услыхал, подхватил, потом другой, потом и третий, а дальше пошло-поехало! Сами знаете, дорогие товарищи, как это бывает: на Чукотке чихнули, в Москве «Будь здоров» пожелали…

– Точно! – с удовольствием кивнул Ефрем Епифанович: рассказ шёл точно по плану.

– Назавтра, первого января, к ним повалил всякий люд – почти такой же тёмный, как эти церковные. И один и тот же вопрос задают: где, мол, каменная девица, покажи да покажи! Карандеевым это постоянное хождение надоело, они и вызвали милицию. Матери от посетителей дурно стало, пришлось в больнице полежать. Милиция выставила оцепление, а люди у нас есть – несознательные, беспартийные; решили: раз запрещают, значит, и правда, стоит каменная комсомолка. Вот и всё дело. Спасибо за внимание, товарищи.

Ефрем Епифанович ей кивнул, и женщина с облегчением села на своё место во втором ряду. Секретарь обкома обвёл присутствующих жёстким взглядом.

– Каждый из вас получит информацию по чрезвычайному происшествию на Волобуевской. Посылайте агитбригады в самые отдалённые деревни. Проводите усиленную работу на местах. Партия не дремлет, когда на неё покушаются!…

После партконференции Еникеев вызвал к себе Страшилова и долго с ним разговаривал о предполагаемом фельетоне. Взмокший от страха и усердия, Александр Станиславович поспешил в редакцию «Чекалинской коммуны» и оттуда вызвонил своего журналиста, матёрого в делах завуалирования правды – Анатолия Ильича Шкурлепова, и дал ему крайне ответственное задание.

Шкурлепов сперва потолкался на заводе в поисках неуловимого Николая, потолковал с Телелюевым и забрал у него тетрадь Гаврилястого. Побродил среди народа, до сих пор толпившегося сутками у сорок шестого дома на Волобуевской, а третьего февраля посетил по персональному приглашению специальное заседание бюро Чекалинского горкома партии и с удовлетворением послушал нагоняй, который получили все без исключения партийные идеологи и пропагандисты.

Речь секретаря была эффектной и гневной:

– … В результате ослабления научно-атеистической пропаганды в городе заметно активизировались церковники и сектанты! Слух о так называемом «наказании Божием грешников» привлёк большое количество граждан. Однако местные партийные организации не приняли срочных мер к разъяснению трудящимся провокационного характера этого слуха… Дикий случай на Волобуевской со всей остротой подчёркивает необходимость принятия неотложных мер по усилению идейно борьбы с религией…

Шкурлепов аккуратно записал каждое слово, а также предложение в свете «принятия неотложных мер» пустить на вокзалы, базары, в школы, поликлиники, клубы фальшивых «соседей» Карандеевых, которые бы рассказывали о двух старушках, одурачивших весь город байками о каменной комсомолке, или о монахине, которая приходила к попу-расстриге, давно уже покинувшему город. Чтоб ещё больше запутать народ, в дело вмешали и Клавдию Боронилину с сыном-уголовником: будто бы всё произошло именно в их доме. Короче говоря, указание прозвучало запутать историю так, чтобы правда сгинула в нитях лжи, верёвках клеветы.

Аккуратно изучил Шкурлепов и версии «чуда на Волобуевской», которые были зафиксированы Гаврилястым. Эти версии, право, имели полное право на существование в будущем фельетоне.

Вот первая из них.

В доме Клавдии Боронилиной в честь возвращения из тюрьмы сына Вадима собрались друзья-приятели. Пресловутая комсомолка Вера Карандеева в этой компании, в которую втесалась на правах соседки, считалась чуть ли не дурочкой, потому что в открытую убеждала, что верит в Бога. Разве это не идиотизм? Комсомолка в Бога верит!

Во время танцев Вера вдруг закричала, что пляски-кривляния греховны, и Бог накажет за это, обратив богохульников в статуи. Над ней, конечно, посмеялись: и сказала глупо, и слушатели уже были хорошо навеселе. Кто-то заметил ей: «Раз ты не танцуешь, значит, сама окаменела!».

А в соседней комнате шептались с Клавдией Боронилиной две старухи-богомолки. И получилось: слышали звон, да не знают, где он. Заглянули в гостиную и ахнули: стоит посреди комнаты девушка с иконой святителя Николая в руках и проповедует: «Танцы и пьянство – путь в адовы пропасти!».