Икона для Бешеного 2

Теперь они с Савелием оказались у бассейна, того самого бассейна у ее виллы в Америке, где совершилось православное таинство их брака.

Потом под ними вдруг откуда‑то взялся луг цветущих васильков и ромашек.

Потом песчаный пляж, на который с мерным рокотом набегала теплая, обволакивающая все тело волна.

И везде они любили друг друга. Савелий был не только с ней, но и в ней. Она ощущала его всеми мельчайшими клеточками своего существа.

Они вдвоем словно парили над земной поверхностью на могучих, но мягких, как шелк, крыльях своей страсти.

От того, что он все время в ней, сильный и одновременно нежный, она испытывала какое‑то немыслимое, до сего момента непознанное блаженство.

В обычной жизни даже самое высшее наслаждение всегда коротко, а тут оно не проходило и, казалось, длилось вечно. Они окончательно и бесповоротно слились друг с другом и стали наконец единым целым.

Ей так много нужно было поведать ему и расспросить его обо всем: о прошлом и будущем, о том, как она его любит, как скучает по нему, как страдает без него Савушка, как ей все время приходится придумывать разнообразные истории для сынишки, чтобы оправдать его отсутствие. Но язык ей не повиновался — она только стонала от наслаждения и счастья.

Утомленная и утопающая в блаженстве, Джулия забылась, уткнувшись ему в подмышку, жадно вдыхая запах его родного мощного тела.

Джулия проснулась, заботливо укрытая пледом. Рядом в кровати, да и в комнате с плотно зашторенными окнами, никого не было. Она сладко потянулась, припоминая все, что с ней случилось. Но тут же спохватилась: «Где это я?»

Тут в комнату кто‑то вошел и открыл шторы. Эльзевира, ласково улыбаясь, глядела на Джулию.

«Ой, как неудобно! В каком я виде перед Эльзевирой!» — подумала Джулия, устыдившись своей наготы, хотя и скрытой огромным пледом.

Доброе утро, деточка! — с добродупшой улыбкой поприветствовала ее

Эльзевира.

Доброе утро! Мне так неловко… — она взглянула на себя под плед. — А что я

так долго спала?

Спала ты не долго, а ровно столько, сколько было нужно, — авторитетно

поправила ее Эльзевира. — Расскажи‑ка лучше, что ты видела…

Он приходил ко мне и любил меня! Все было просто замечательно! —

восхищенно воскликнула Джулия.

Значит, ты была права и он жив и здоров! — заключила Эльзевира.

А он ко мне вернется? — с надеждой спросила Джулия.

Ему незачем возвращаться, деточка, потому, что он от тебя никуда и не уходил.

Так мне сказали карты, но я хотела, чтобы ты все увидела собственными глазами.

Но почему тогда он не живет со мной? — ничего не понимая, воскликнула

Джулия.

Еще карты сказали мне, что он не может быть рядом с тобой, потому что это

опасно и для тебя, и для твоего сына, — сообщила Эльзевира.

Что же мне делать? Я же так его люблю итак без него страдаю, — на глазах

Джулии появились непрошеные слезы.

Эльзевира погладила ее по голове:

Запомни, милая моя деточка: исторический удел женщины — ждать. Поддерживать очаг, ожидая, когда мужчины принесут добытого мамонта,

ожидая возвращение рыцаря из долгого похода, держать дом и воспитывать детей.

У меня другой характер, активный, — Джулия пришла в себя и была уже готова

к возможной битве.

Я подумаю, что можно сделать, чтобы облегчить твою нелегкую долю. Ты мне

понравилась, — неопределенно пообещала Эльзевира.

Вскоре за Джулией приехал Константин…

Глава 10 КАПКАН ДЛЯ РОКОТОВА

Чем больше Константин думал о деле Никодимова, тем более странным оно ему казалось.

После посещения квартиры Горста у Рокотова не осталось никаких сомнений в том, что председатель Комитета не просто причастен к этому делу, но и кровно заинтересован в том, чтобы Никодимов, Брамшиц и Скачков отправились на тот свет раньше срока. И совсем понятно, во всяком случае на девяносто девять процентов, можно предположить, что сам Горст и является заказчиком убийств.

Прежде всего на это указывал неоспоримый факт, что некая Казимира, живущая в квартире председателя Горста, была замечена на месте убийства Никодимова. Причем, судя по предсмертным словам водителя Юрия, она была не просто наблюдателем, а непосредственным участником убийства, которое, скорее всего, сама и спланировала.

Едва ли кому‑то из темных таджиков, месяц назад покинувших погибающие от голода кишлаки, могла прийти бы в голову такая непростая идея, как инсценировать происшествие на стройке.

Но если даже председатель Горст и стоит за всеми этими убийствами, остается невыясненным главное — мотив! Как говорится, на кой черт ему понадобились все эти проблемы?

И с какой стати, уважаемый человек, политический деятель государственного масштаба, глава идеологического думского Комитета, вдруг принялся истреблять людей, как мух? В самом деле, не стал же он ни с того ни с сего маньяком?

Даже если бы у председателя Горста и были разногласия с членами Комитета, размышлял Рокотов, есть масса бескровных способов уладить конфликт. Например, обвинить своих коллег в непрофессионализме, затем провести голосование и «вычистить» их из Комитета.