Икона

Он поджидал черный седан, который должен был спуститься с Семьдесят девятой улицы; день был холодный, и Мэтью решил укрыться в кафе. Огромные стеклянные окна давали прекрасный обзор: из них были видны снующие машины и пешеходы, посетители магазинов и музеев, спешащие по улице, которая, судя по небольшому указателю, называлась Дорогой патриарха Димитриуса.

Он никак не мог сосредоточиться из-за недостатка сна и отнюдь не неприятного волнения. Мысленно он постоянно возвращался на несколько часов назад, в тепло ее постели, к неожиданно горячему телу. Она была готова к нему, и достаточно было одного прикосновения, чтобы зажечь ее. Какое-то время он просто прикасался к ней, наслаждаясь самим процессом прикосновения. Он не принял осознанного решения остаться, он просто оказался там, в предрассветных сумерках, придавленный ее весом, — и не сразу понял, где находится. Полусонные, они снова и снова открывали для себя друг друга. Ана смехом пыталась скрыть смущение от своего удовольствия, ее тело послушно отзывалось на любое его движение. Он долго держал ее в руках, обнимал, не говоря ни слова, вдыхая запах ее волос, кожи; его тело и разум расслабились — наверное, впервые за несколько недель. Его тело все еще хранило блаженно примитивное воспоминание о ней, о том, как хорошо им было вдвоем.

За завтраком они снова заговорили об иконе. Похоже, она определилась с решением. Мэтью убеждал ее не спешить, но на самом деле был удовлетворен. Когда он уже собирался закрыть за собой дверь, она остановила его.

— Это было опрометчивым поступком, — сказала она, сжав его руку. — Мы едва знакомы.

— Чтобы узнать друг друга, нужно время. У нас не так уж плохо получается.

— Я даже не знаю, сколько тебе лет.

— А это имеет значение?

— Нет.

— Ну ладно, мне четырнадцать, — признался он. — Правда-правда, я бреюсь с одиннадцати.

Ана улыбнулась, уже думая о чем-то другом.

— Ты не хотел на ней жениться. Проблема была в этом, верно? — Она произнесла эти слова с такой уверенностью, что он даже не стал ничего отвечать. — Но в этом нет твоей вины, Мэтью. Просто это твое решение.

— Мне тридцать.

Она изобразила сильное огорчение, хотя на самом деле не могла быть намного старше его. Очевидно, она привыкла находиться в окружении солидных мужчин. Наконец он освободился и растаял в утренней прохладе, но все еще представлял себе ее стоящей в полуоткрытой двери, в сером кашемировом платье, с зачесанными набок волосами, голубые глаза провожали его, пока он спускался по лестнице, смотрели на него, понимали его, глубоко и беспокоящее проникали внутрь.

В кафе было прохладно, и Мэтью, пытаясь согреть руки, сжимал чашку с кофе. Когда он снова поднял глаза, на тротуаре, рядом с автобусной остановкой, стоял Фотис. Старик делал вид, что оглядывается по сторонам, хотя Мэтью был уверен, что тот заметил его в витрине кафе еще до того, как покинул машину. Он встал, Фотис взглянул на него и сделал знак оставаться на месте.

— Я опоздал?

— Нет, просто не хотелось ждать на холоде.

— Нам надо будет купить тебе пальто потеплее. Может, не пойдем гулять и останемся здесь?

— Конечно. — Он повесил пальто деда и втиснулся в кресло напротив. Народу было немного, и официант тут же навис над ними.

— Это то самое место, где готовят хороший рисовый пудинг? — спросил Фотис.

— Лучший в Нью-Йорке — подтвердил Мэтью.

— Два, пожалуйста.

Официант скользнул за прилавок. В этом тесном пространстве работали трое, гремя посудой и покрикивая друг на друга на смеси греческого и испанского.

— Ну что ж, — Фотис наклонился над столом, — что такое срочное и неотложное ты хотел мне сообщить?

— Я бы мог сказать тебе и по телефону.

— Такие разговоры лучше вести с глазу на глаз.

Мэтью побарабанил пальцами по пластиковой столешнице. Он должен загнать старого интригана в угол.

— Я уверен, что мисс Кесслер пойдет на сделку с церковью.

Старик медленно кивнул:

— Превосходно. Ты прекрасно справился, мой мальчик.

— Да я ничего особенного не делал — просто беседовал с ней.

— Я же говорил, что этого будет достаточно.

— Я знал, что тебя это порадует.

— Зато, боюсь, тебе это неприятно.

Мэтью пожал плечами. Фотис принялся за только что принесенный десерт.

— Думаю, она сделала правильный выбор, — продолжал Мэтью, — но не могу избавиться от ощущения, что вел себя нечестно по отношению к ней. Она ничего не знает о твоих связях с церковью.

— А что здесь знать? Они попросили о помощи, помощь оказалась не нужна.

— А я хотел ей рассказать, что они обратились к тебе, а ты обратился ко мне.

Фотис продолжал поглощать пудинг. К его усам прилипло несколько крупинок риса.

— Ты же сказал, что она пришла к этому решению самостоятельно. Рассказав ей, ты тем самым заставишь ее сомневаться в своем решении.

— А может, ей и следует сомневаться?

Старик быстро взглянул на него:

— Почему?

— Потому что, например, другой покупатель мог бы заплатить больше. К тому же музей должен отчитываться о своих действиях. А кто знает, что сделают с иконой греки?

— Надо настаивать, чтобы они тоже отчитывались.

— Я же сказал, что не могу ни на чем настаивать.