Икона

Он поднялся так резко, как будто его окатили водой. Она заставила себя не вставать, сохраняя на лице прежнее выражение отчужденности и обиды. Теперь он уже никак не сможет остаться, хотя она отчаянно этого желала.

— Ты рассказал полиции обо всем этом?

— Они знают фактическую сторону. Остальное — только предположения. Я умолчал об одной истории.

— Какой истории?

Он колебался, явно не желая говорить.

— Эта икона из той деревни, где жил мой дед. Оказывается, он и мой крестный участвовали в какой-то истории во время войны: они предложили икону немцам для обмена.

Опять тайны. Очевидно, им не будет конца. Ее раздумья нарушил бой старинных часов. Их сделал ее прапрадед, ее дед привез их сюда вместе с остальным своим имуществом пятьдесят лет назад. Ребенком Ана любила эти часы, но теперь иногда ей хотелось выставить их на улицу, отдать старьевщику.

— Похоже, об этом стоит сообщить в полицию, — холодно сказала она.

— В этом деле еще слишком много неясностей.

— Ты же пришел сюда рассказать мне обо всем, ты помнишь?

— Эта не то, о чем можно рассказывать, не зная всей правды. Довольно запутанная история, и у каждого имеется собственная версия.

— Как икона оказалась у моего деда?

— Вот этого я не знаю. Но я попытаюсь получить ответ на этот вопрос — для нас обоих.

— Каким образом?

Впервые за все это время он взглянул ей прямо в глаза.

— Я собираюсь встретиться с крестным.

— Ты думаешь, тебя выпустят из страны, пока идет следствие?

— Я не собираюсь спрашивать разрешения.

— Мэтью, — сказала она, поднявшись, и, прежде чем сама успела это осознать, приблизилась к нему. — У тебя могут быть неприятности. Это будет выглядеть как бегство. — А может, это и правда бегство? Не обманывал ли ее внутренний голос? Они не то чтобы не могли жить друг без друга, но тогда зачем он вообще сюда пришел?

— Больше шансов, что он станет говорить со мной, чем с кем-либо другим.

— Он не скажет тебе правды.

— Может, и не скажет. А может, чем-нибудь себя выдаст.

— Слушай, если твои предположения верны, это означает, что он убил своего человека. Он опасен.

— Не думаю, что он сделал это преднамеренно.

— Значит, он не контролирует ситуацию, — настаивала она. Ну как он не может понять? Кто-то готов на убийство, только чтобы заполучить икону.

Он открыл рот, чтобы ответить, но не смог найти объяснения этому ужасному факту, и они оба это поняли.

— Фотис — член моей семьи, — наконец пробормотал он. — Кроме того, эта каша заварилась не без моего участия.

— Глупо заваривать ее еще круче. Не уезжай.

Она еще некоторое время пыталась разубедить его, зная, что это бесполезно. Несмотря на всю его кажущуюся рассудительность, он был неимоверно упрям. Он так и ушел, не прикоснувшись к ней — конечно, он потерял это право. И она никак не подтолкнула его к этому, до конца оставаясь холодно-неприступной. Но она сохранила в памяти его голову в шапке густых черных волос, ссутуленные плечи и теперь вызывала в себе этот образ. Она вернулась в столовую и, обессиленная, опустилась на жесткий стул. Вероятно, эта их встреча была последней.

Это произошло двумя днями раньше, и теперь Ана опять сидела в гостиной. Яркий свет теплого весеннего солнца отбрасывал в комнату четкие тени. Мэтью, наверное, уже в Греции. Она не ждала от него вестей, лишь надеялась, что с ним все в порядке, что он не ввяжется ни в какую игру только для того, чтобы что-то себе доказать. Она пыталась выбросить из головы всю эту историю с иконой. В конце концов, ее интересы не пострадали: она получила свои деньги и избавилась от нее. Для полиции это отправной момент. Пусть теперь греческая церковь кричит: «Держи вора», она здесь ни при чем. Свои обязательства по сделке она выполнила. Этот елейный отец Томас стоял вон там, в холле, наблюдая, как его сотрудники заносят упакованную икону в машину. Пусть он теперь объясняет, что произошло, — если, конечно, его найдут.