Иконы

Тима запрыгивает на спину Лукаса, вопя во всю силу легких. Я слышу, как ее голос разносится над холмом и над городом. Брут гавкает, бешено носясь вокруг Тимы.

Потому что сегодня – не Тот День.

Лукас наскакивает на Ро, а Тима валится на меня, и мы все четверо превращаемся в кучу перепутанных рук и ног, мы хохочем.

Потому что мы – не Безмолвный Город, не сегодня – и больше никогда.

Мы лежим на спине в пыли, таращась в небо, задыхаясь. Я замечаю, что лежу между Лукасом и Ро, и одна моя рука запуталась в золотистых волосах Лукаса, а вторая засунута под спину Ро.

Сегодня, прямо сейчас, они чувствуют то же, что и я.

Они ощущают себя живыми.

Еще на несколько мгновений мы замираем вот так. В спокойствии. Потом Тима садится и вскидывает руки, приветствуя дождь.

– Даже небо радуется за нас.

Ро улыбается мне с изумленным видом.

– Что ты такое сделала, Дол? – Тима поворачивается ко мне, полная любопытства, ее серебристые волосы растрепались, глаза расширены.

Я пытаюсь выразить свой ответ в словах:

– Не знаю. Думаю, что каким-то образом передала им всем наш иммунитет.

Лукас резко садится:

– Всему городу?

– Через это, – киваю я и показываю им обломок Иконы, почерневший в моей руке.

– И через это, – говорит Ро, касаясь моей груди у сердца и понимающе улыбаясь.

Невозможно не улыбнуться ему в ответ.

– Теперь это наш город, – говорит Тима.

Лукас кивает, но, когда он поворачивается к побережью и к Санта-Каталине, я вижу его глаза и чувствую то, что чувствует он.

Есть много способов потерять семью.

Ро встает и протягивает мне руку:

– Ну, с этим покончено. Осталось всего двенадцать.

Я принимаю его руку, а вторую протягиваю Лукасу, а он хватает за руку Тиму. Мы поднимаемся все вместе.

Когда мы спускаемся с холма, мы держимся за руки, и я знаю, что все изменилось.

Теперь невозможно остановить демонстрации. Люди будут говорить, что хотят. Они будут говорить правду, и ничего больше.

Стройки опустеют, думаю я.

Посольство станет бессильно, надеюсь я.

По крайней мере, в Хоуле.

Потому что сейчас, на мгновение – вот на это мгновение, – Хоул обрел собственный голос.

* * *

Нам известен план. Мы делаем то, что должны сделать, как нам и говорили. К рассвету мы уже пробираемся обратно к собору, мимо костров, и факелов, и поющих людей, и празднества. Когда я оглядываюсь на обсерваторию, то вижу, что она до сих пор освещена костром – таким же огромным, как сама Икона.

Когда мы входим в ворота собора Богоматери Ангелов, Тима так счастлива видеть Фортиса, что с разбегу обнимает его и целует в обе щеки, хотя он уже держит в обеих руках по фляжке.

Ро окружает плотная толпа друзей по Сопротивлению. Они хватают его, подбрасывают в воздух, и он исчезает в куче тел, и все это словно превращается в единый шар одинаковой бешеной энергии.

Мне незачем слушать, как Ро старательно приукрашивает нашу историю и как она становится все затейливее с каждым словом.

Пусть его.

Я тащусь к остальным, но обнаруживаю, что ноги меня больше не держат. Я настолько измождена, что не могу говорить, не могу двигаться.

Еще до того, как я шлепаюсь на каменный пол, Лукас замечает, как подгибаются мои колени. И, не говоря ни слова, подхватывает меня и несет сквозь толпу. Он знает. Грудь у него теплая и крепкая, несмотря на то что его обожгло и исколотило взрывом. Я слушаю биение его сердца до того момента, когда он оставляет меня на низкой койке.

– Вот так, – говорит Лукас, укрывая меня до подбородка тонким армейским одеялом. И смотрит на меня с нежностью.

Вот так.

Я дома.

Сейчас я ничего не могу сказать ни Лукасу, ни кому-либо другому, да он и не пытается заговорить со мной. И я просто лежу в полутьме, отупевшая и неподвижная, пока меня не будит Фортис. Пришла пора покинуть Хоул.

В свете луны мы снова добираемся до Трассы. Там сейчас нет полных вагонов оборванных отсевков, которых везут на стройку. Но симпы все же в высшей мере насторожены, и Трассы по-прежнему опасны. Мы проскальзываем в последний тюремный вагон Посольства, где некий мерк и целое море детонаторов и четыре тысячи пакетов взрывчатки обеспечивают возвращение четверых измученных пленников в давно забытую миссию в землях грассов.

Ла Пурисима.

То, что от нее осталось. Поля сожжены. Стада разбежались и исчезли. Деревья превратились в черные палки.

Но у Биггера и Биггест все равно есть и хлеб, и молоко. В окнах выбиты стекла, однако Биггер затянул их джутовыми мешками. Биггер роняет свою чашку на стол, так он удивлен. Я не могу сказать, кто из нас больше рад встрече.

Биггест, как всегда, просто внимательно смотрит на меня – и тут же начинает готовить постель возле печи.

Козы слизывают пролившееся молоко, а я пытаюсь сказать хоть что-то, чтобы познакомить Биггера и Биггест с моими друзьями.

В эту ночь я сплю рядом с Ро, и Тимой, и Лукасом, и Фортисом – на теплых плитках кухонного пола. Я просыпаюсь лишь для того, чтобы обнаружить, что Фортис накрыл меня своей странной курткой, битком набитой всякими чудесами и тайными приспособлениями. Я настолько измотана, что могу только лежать там и дышать. И лишь одна мысль пробивается на поверхность моего сознания.