Иконы

Он выуживает из своей сумки множество нефритовых зверюшек, доставая их по одной. И выстраивает фигурки в ряд на столе между нами, весьма старательно. Его рука слегка дрожит при движении и тяжело ложится на каждую зверюшку.

Свинья.

– Я сочувствую твоей потере. – Он кладет свинью на стол плашмя.

Рамона.

Старик взвешивает на ладони нечто похожее на барашка, покачивает головой:

– Нет, не овца. Пастух, пастырь. Ты и его тоже потеряла.

Овца присоединяется к свинье.

Теперь мужчина держит в руке обезьянку:

– Обезьяна. Весьма игрива. Весьма опасна. Держи глаза открытыми и старайся увидеть вещи такими, каковы они на самом деле.

Он ставит обезьянку на дальнюю часть стола, на приличном расстоянии от овцы и свиньи.

Теперь мужчина ощупывает пальцами черепаху:

– Очень испугана. Одинока. Но поможет тебе найти дорогу.

Черепаха размещается на полпути между обезьяной с одной стороны и овцой и свиньей – с другой.

Рядом с черепахой мужчина ставит собаку:

– Преданный пес. Верный. Но зубы острые. – Теперь у него в руке что-то вроде маленького резного льва. – Лев в сердце – не всегда хорошо. Причинит тебе сильную боль. Ты должна решить для себя, что такое лев и что такое пес.

Собака и лев становятся рядом.

Я смотрю на лицо мужчины. Он усмехается, потряхивая головой, и я впервые замечаю, что на нем аккуратная шляпа с полями, за ленту которой заткнуто яркое оранжевое перо. Перо в точности соответствует по цвету плодам кумквата, что лежат в чаше в центре карточного стола между нами. На самом деле он – карточный стол, превратившийся в человека.

– Твою руку.

Я снова протягиваю ему руку. На этот раз старик полон печали и тревожной энергии, слез и пота, похожих на пену океанской волны, когда та касается берега, омывая его.

«Морская пена, – думаю я. – Не моча».

– Видишь вот это? Ты сильная.

Я не понимаю, каким образом веснушка под моим большим пальцем может означать нечто подобное, однако киваю.

– Не выходи замуж, пока тебе не исполнится двадцать пять. Иначе у тебя будет много детей, но не будет денег. Неудачное сочетание.

– Не думаю, что это будет проблемой.

Старик смеется, и я вижу золото на его зубах. Он постукивает пальцем по линии, что тянется, как крылья, в центре моей ладони.

– Твои братья. Они присматривают за тобой.

– Они умерли.

Я пытаюсь отобрать ладонь, но старик удерживает меня:

– Моя ошибка. Попытаюсь еще раз. Вторая попытка из трех.

Он морщится, на этот раз прослеживая пальцем три линии, дугой пересекающие мою ладонь.

– Я вижу дитя в твоем будущем. Вот здесь. Девочка.

– До двадцати пяти лет? Значит, я бедна?

– Не твоя, – качает он головой и хмурится. – Очень важная.

– Я?

Старик внимательно, пристально всматривается в меня:

– Она.

Он крепко сжимает мою руку, его глаза загораются. Он смотрит, только не на мою ладонь, я просто чувствую, как он уходит куда-то в сторону.

– Ты должна помочь ей. Все зависит от нее.

Голос мужчины меняется, он уже не улыбается.

– Да?

Он сует руку в карман и достает маленький бархатный мешочек. Собирает нефритовые фигурки и одну за другой опускает в него:

– Сохрани их. Я их очень берег, но твоя рука говорит мне, чтобы я отдал их тебе.

Я протягиваю руку к мешочку. Он отдергивает его.

– Жадность, жадность. Не для тебя. Для нее. Когда ты ее найдешь. Если найдешь.

Он, как и все в Хоуле, просто сумасшедший. Это первое, что приходит мне в голову. Вторая мысль – что он обычный мошенник.

Как и все это Общество Благожелателей. Они, скорее всего, требуют выкуп за Лукаса, пока мы тут болтаем.

– А что насчет того парня? – спрашивает старик.

Он как будто прочитал мои мысли.

– А что насчет него? Что там моя ладонь говорит?

Но в ответ старик закидывает голову и хохочет, вскинув руки:

– Не могу тебе сказать! Время вышло. Пристрели меня. Так предсказано.

– Что?

– Пристрели меня. Ничего другого не остается.

Он улыбается и закатывает глаза, я вижу только белки.

– Не понимаю.

Он смыкает ресницы. В его грудь врезается пуля, забрызгивая меня красным. Другая свистит рядом с моей головой.

– Ох, боже…

Старик мертв. Несколько пуль вгрызаются в дерево над ним. Я падаю со стула и распластываюсь на полу.

Но все равно не отрываю глаз от старика.

Красное пятно расползается по его обмякшему телу. Шляпа падает, а оранжевое перо лениво плывет в воздухе. Везде валяются оранжевые плоды, они катятся со стола, разбегаются по полу. Как кровь.

Пристрели меня.

Он вовсе не шутил.

Он знал, что произойдет.

Он знал.

– Ох, боже мой… боже мой… Дева Мария…

Я хватаю бархатный мешочек, поднимаюсь на ноги и бегу.

На ходу я думаю, во что превратилась моя жизнь. Вот в это – и ни во что больше. Загадочные новости и внезапная смерть. Кровь, расплескавшаяся по стене, и оранжевые кумкваты, катящиеся по полу. Вот что представляет теперь собой моя жизнь.

И это заставляет меня прибавить ходу.