Иконы

Черное и белое. Для Ро весь мир поделился на две половины. Он видит вещи не так, как я. Передо мной возникают миллионы перспектив, причем все сразу. Нет единого правильного ответа, его не может быть, когда все кричат одновременно. Именно поэтому мне так трудно разобраться в этих ощущениях. Это так изматывает. И в половине случаев я соглашаюсь со всем, что чувствуют люди, каждый, с кем я встречаюсь.

Пробираясь по запруженной толпой улице рядом с Лукасом, я наконец осознаю, что он совсем не боится своих ощущений, напротив, хочет чувствовать все это – все вокруг, меня, вообще все. Он впитывает это, принимает глубоко в себя.

Не так, как Ро.

Для Ро существует только черное и белое, хорошее и дурное – и он прав. Ему наплевать, согласны вы с ним или нет. И на самом-то деле для него только лучше, если вы не согласны.

Ро просто горит желанием драться.

* * *

Прославленные торговцы едой с выстроились вдоль обочин. Маисовые лепешки жарятся на перевернутом железном мусорном контейнере. На соседнем контейнере шипит картошка с луком. Я вижу сыр и хлеб, вижу сушеное змеиное мясо, но быстро отвожу взгляд, когда в стороне возникает частокол с насаженными на него почерневшими головами.

– Что ты так кривишься? – Лукас смотрит на меня со смехом.

Я содрогаюсь, качаю головой, и он расслабляется и касается плечом моего плеча.

Со стороны глядя, можно подумать, что мы обычная семнадцатилетняя пара на обычной прогулке по совершенно обычному городу. Но ни одно из этих утверждений не верно. Я сбежала из военной зоны на недозволенное свидание с кем-то неизвестным в весьма опасном городе.

Да еще и с сыном самого Посла.

Отчасти я рада тому, что здесь нет падре, что он не видит всего этого. Он бы очень встревожился. Как и я тревожусь.

Мы добираемся до конца авеню Лас-Рамблас, и хотя Лукас ничего не сказал, я вижу рельсы и понимаю, что мы собираемся поехать по Городской Трассе – впервые для меня. Городская Трасса, в отличие от калифорнийских Трасс, идущих вдоль побережья, ограничена пределами города.

Десять минут спустя мы уже направляемся на восток. По крайней мере, так сообщает знак на двери нашего вагона, почти пустого. Городскими Трассами разрешено пользоваться только сотрудникам Посольства. И хотя пластиковая карточка Лукаса не смогла открыть перед нами двери в архив, достаточно было одного взмаха ею перед скучающим симпой, чтобы мы очутились на Трассе. К счастью, солдат не стал присматриваться к фамилии на карточке.

На конечной станции я выпрыгиваю из вагона через заднюю дверь следом за Лукасом и иду за ним сквозь толпу по огромному, широкому вестибюлю. Выстроившиеся в ряд солдаты провожают нас взглядами. Я стараюсь не смотреть в их сторону, как будто если не буду их видеть, они перестанут наблюдать за мной.

Этот вестибюль просто бесконечен. Мое сердце колотится, а выходящие на улицу двери, кажется, не ближе мили от нас. Обитые толстой кожей скамьи стоят группами, как коричневые коровы. Под ними изумительный пол, мозаичная плитка в центре помещения образует сложный рисунок, словно это некий огромный нарядный ковер.

Окна здесь высоченные. Я думаю о картинках в календаре, который видела в кабинете падре. Сквозь окна льются солнечные лучи, но в них я вижу в основном пыль – и ничего больше.

Но наконец мы распахиваем двери в реальный мир.

Во всепоглощающей белизне дневного света мне приходится моргнуть, чтобы разглядеть очертания чего-то темного, на что я смотрю. Это дерево, растущее в центре площади напротив станции. Из его корней выглядывают люди, они там прячутся, сидят и даже спят в их путанице. Солдаты, лениво стоящие неподалеку, не обращают на них внимания, как будто вся эта людская кутерьма – нечто невидимое, нечто такое, что вообще не может считаться частью городского порядка.

– Как много людей…

Я с трудом произношу эти слова, потому что ощущаю всех разом. Каждого на площади, на улицах – их нужды, мысли, желания. И каждая эмоция, каждое взаимодействие пронизаны страхом. Я хватаюсь за рукав Лукаса, пытаясь совладать с собой.

Он кладет ладонь на мое запястье и мягко увлекает меня сквозь толпу. Прикосновение Лукаса успокаивает, и я позволяю ему утихомирить мою бурю.

Лукас взмахивает рукой:

– Это Пуэбло. Старейшее здание в Хоуле.

Но за массой народа я не могу рассмотреть, на что он показывает.

Я приостанавливаюсь, сосредоточиваюсь на дыхании, концентрируюсь на том, чтобы не ощущать, мысленно выстраиваю стену между моими чувствами и чувствами всех этих людей, стремясь удержать их в стороне, желая, чтобы весь Хоул оставался подальше и не поглощал меня.

– Идем.

Лукас исчезает где-то впереди. Наши руки разъединяются, и я пытаюсь догнать его, но через три шага окончательно теряю.

– Мисс леди. Мисс леди. Мисс леди.