Иконы

– Ты могла бы оказать огромную услугу и самой себе, и всем нам, если бы просто сказала нам правду. Что твой отец действует против человечества. Что он принадлежит к бунтовщикам.

Я чувствую, как Лукас с огромным усилием обливает девушку горячей волной. Елена сопротивляется, как только может, но она уже проигрывает битву. Лукас на мгновение отводит взгляд, просто чтобы собраться с силами. Если сейчас он хоть чуточку усомнится, то не сможет этого сделать.

Снова повернувшись к девочке, он медленно говорит:

– Твой отец – бунтовщик.

Лукас смотрит прямо в глаза Елене и кладет ладони на ее руки.

Сопротивление девочки сломлено. Ее взгляд меняется, глаза стекленеют. Она уже совершенно спокойна.

– Мой отец бунтовщик.

– Он причиняет зло невинным людям.

Девочка кивает, уже ничуть не возражая:

– Невинным людям.

Лукас отодвигается от девочки и прижимает ладони к собственным вискам, покачивая головой.

– Нет. Елена, погоди…

Но уже слишком поздно. В это самое мгновение в комнату решительным шагом входит Посол. И молодой Каталлус, а следом за ним – отряд солдат-симпов. Каталлус ухмыляется и кивает Лукасу.

– Не надо… – Лукас готов умолять.

Посол делает короткий жест, и солдаты подхватывают Лукаса под обе руки.

Елена улыбается, ничего не понимая, она не отводит глаз от Лукаса. Она радуется, что сделала то, чего он пожелал.

Лукас смертельно бледен.

– Заберите ее! – рявкает Посол, и двое других солдат выволакивают Елену из комнаты вместе со стулом и цепями.

Девочка при этом все так же улыбается.

– Казнить ее и ее отца за государственную измену!

Я роняю руку Лукаса и открываю глаза:

– Лукас!

Он не смотрит на меня. На его ресницах повисли слезинки, но он не позволяет им упасть. Чувства вины и тоски так сильны в нем, что мне кажется, будто на меня свалилась гора.

– Я не знал, что она отдаст такой приказ.

Он говорит правду.

– Я просто хотел, чтобы она меня любила. Смотрела на меня как на сына, а не как на пешку в той игре, которую она ведет. Каждый заслуживает того, чтобы иметь мать, Дол. Даже я.

Я пытаюсь справиться с потрясением. Меня переполняет отвращение к женщине – матери! – которая способна вот так поступить с ребенком.

С собственным сыном.

Я содрогаюсь всем телом.

– Я… Я не знаю, что тут сказать.

Лукас вытирает глаза тыльной стороной ладони:

– И не надо. Мне просто нужно было, чтобы ты знала.

Я знаю куда больше, чем может вообразить Лукас.

– Я понимаю, Лукас. Действительно понимаю.

Наш разговор окончен. Наверное, нам пора идти. Но я не шевелю ни единой мышцей. Вместо этого я пристально смотрю на Лукаса, желая, чтобы он придвинулся поближе ко мне.

И самым чудесным, волшебным образом он это делает.

– Пожалуйста, Дол…

Позволь мне.

Я чувствую, как его кожа прикасается к моей, легко, как дуновение ветерка. Лукас просовывает пальцы под мою повязку и, не отводя от меня глаз, сдвигает тонкую полоску муслина. Я задерживаю дыхание.

– Я не один из них. Я не такой, как она, – говорит Лукас. Он дергает вверх свой рукав, снимает кожаный браслет и обнажает запястье. – Я такой же, как ты, Дол…

Четыре голубые точки, цвета чистого неба.

– Ты мне нравишься, Дол. Рядом с тобой я чувствую себя лучше.

Ты мне тоже нравишься, Лукас. Но вслух я этого не говорю.

– Я тоже могу помочь тебе почувствовать себя лучше.

Яркий дневной свет становится еще ярче. Я не слышу ничего, кроме гудения ветра и воды в ушах.

Я позволяю своей повязке ослабнуть в его руке. На моем открытом запястье – полоса светлой кожи, выделяющаяся на фоне остальной руки, и на нее падают теплые солнечные лучи.

Но я все равно вздрагиваю.

Лукас смотрит на меня. Это вопрос… Снова все тот же вопрос, просьба.

Позволь мне.

Он прижимает свою руку к моей и начинает медленно обматывать их тканью. Точно так, как в моем сне. Соприкасаются наши локти, потом предплечья. Запястья. Я закрываю глаза и чувствую тепло Лукаса. Оно совсем не похоже на резкую, обжигающую волну, которая исходит от Ро. Это опьяняет. У меня колотится сердце, я дышу с трудом.

Лукас прижимает свои пальцы к моим сильнее. Пытается переплести их с моими, все приближаясь и приближаясь…

Только на этот раз наши руки настоящие, и я не сплю. Теперь в моей жизни ничто даже отдаленно не походит на сон – больше не походит.

И вот уже из глубины поднимается волна печали. Она давит на мои глаза изнутри – и слезы вскипают, желая выплеснуться наружу. Мне кажется, что я могу вот-вот утратить власть над собой, словно мои слезы могут меня затопить. Я вижу свой дом, вижу Ро… вижу все, что уже потеряла и еще могу потерять, если позволю…

Я не могу позволить.

Я не готова к этому.

И я сжимаю пальцы в кулак. Опять.

– Лукас… – Я отдергиваю руку. – Я не могу.

– Что? Почему? – Он поражен. Растерян.

– Не знаю.

Но это ложь. Я знаю. Это ложь ради некоего имени, и имя это – Ро.

На лицо Лукаса набегает тень.

– Хорошо…

– Не надо так говорить, Лукас. Ничего тут нет хорошего. Я ведь все чувствую, помнишь?