Ильгет. Три имени судьбы

— Все будете мучиться, а потом сдохнете. И того, кто сдохнет от старости, когда болит все, а не от мора, голода или чужого оружия, люди будут почитать счастливым. И все из-за какого-то рыбьего дерьма, который помешал нужному делу. Попросите дедушку вырезать вам дудки из ивы.

Тыней увел внуков и не появлялся много дней.

А Кукла Человека, продолжая дребезжать смехом, уполз в свой чум.

День ото дня он становился все более невыносимым. Люди перестали навещать нас. Нара прятала от него нашу дочь и, готовясь разрешиться вторым ребенком, пряталась сама. Она умоляла спасти ее от старика, от которого исходила невиданная ненависть к жизни. Нара боялась, что старик прокрадется в чум и плюнет в колыбель проклятие. Она просила переселить Куклу Человека подальше от стойбища — я так и сделал. Сам, как в прежние времена, носил ему еду, но старик не молчал, как тогда, — он изводил меня той, сказанной еще давно, просьбой — сжечь его сердце и принять его дар, ставший для него пыткой.

Он говорил:

— Ты пришел на свою реку, попал в гнездо, мечта твоя сбылась — почему не хочешь принять мой дар? Боишься?

Он издевался надо мной.

— Ты слаб. Какой же ты воин, если не можешь сделать такой малости. Как будешь защищать жену и детей?

Я выслушивал, не отвечая, и наконец спросил:

— Тебе тяжко видеть мое счастье?

И старик ответил без промедления:

— Да.

Тогда я вновь спросил:

— Скажи, тебе тяжко было переживать тех, кого любил?

— Если ты говоришь о любви, то я забыл, что это. Знаю, что есть такое слово и такая болезнь, заставляющая людей совершать глупые, смешные поступки. Знаю, что иногда она доводит до безумия.

— Как же мне пережить, тех, кого люблю?

— Это пройдет… со временем пройдет. Смерть любого станет для тебя привычной, как снег, и, может быть, мой дар даст тебе то, чего не дал мне. Пойми, так бог пошутил надо мной, и я даже не знаю, какой бог. Но послушай, мальчик, бессмертие — то же оружие, оно бесполезно и опасно в руках того, кто не научится владеть им. А ты научись, научись, мальчик, я верю, что у тебя получится, я вижу, что так и будет, и ты проживешь столько поколений, сколько костей на щучьем хребте, и не будешь мучиться, как я, когда подойдешь к концу. Прожитое мною научило меня видеть, то, что еще не свершилось, различать любую речь, любой замысел — и у тебя будет то же. Сделай, мальчик, о чем прошу. Ведь я помог тебе.

— И я тебе.

Старик усмехнулся.

— Когда-нибудь — может, совсем скоро — ты сделаешь то, о чем прошу. Ничего иного тебе не останется.

Он скрипел мерзким смехом, когда я уходил от него.

Но шли дни, и я начинал понимать — Кукла Человека прав.

Ябто — молчаливый добытчик, пустой побежденный человек — был первым грузом, оставшимся от прежней жизни. Мудрая, справедливая судьба избавила меня от Ябто. Старик был другой тяготой, от которой следовало освободиться и сделать добро всем — себе, Наре, детям, соседям, родичам и самому старику.

Только жечь его сердце я не собирался — не от страха. Я хотел быть человеком, как все люди, я ждал тихой старости, без которой не представлял счастливой жизни, — а я хотел жить счастливо.

Когда окреп лед, я сделал прорубь, а утром пришел к старику, взял его на руки и понес к реке. Пока сбивал подмёрзшее за ночь ледяное крошево, Кукла Человека сидел на пне и дрожал.

— А огонь? — тревожно спросил он. — Где жечь будешь?

Вместо ответа я подошел к нему, достал нож с узким длинным клинком и всадил его в левую половину груди.

— Хватит и этого.

— Лгун… рыбье дерьмо, — со злобой сказал старик и закрыл глаза. Наверное, эта злоба была той последней мудростью, которой он достиг.

Я опустил его ноги в прорубь, и моя река быстро и покорно увлекала тело под лед. Сделав дело, я пошел домой и, проходя мимо теплого ключа посреди русла, увидел большого окуня, удивлено смотревшего на меня.

— Прости меня, — сказал я окуню.

Он продолжал смотреть.

Вернувшись домой, я сказал жене, что смерть наконец-то вспомнила о человеке, подлинного имени которого никто не знал, наверное, даже он сам. Нара качала колыбель.

— Мир его костям, мир его душе, — сказала она облегченно.

Люди вернулись к нам. Добрый Тыней спросил о могиле старика.

— Река его могила…

— А-а, — протянул Тыней, поняв что-то свое, — он, бедный, мучился. Оттого и злился.

Йеха совсем не спросил о старике. Он научился вслепую рубить дрова, носить воду — и эта работа занимала его больше, чем вся остальная жизнь.

Женщина Весна

С уходом Куклы Человека мудрая судьба не закончила свой труд. Вершилась она далеко, за многие и многие дни пути от моей реки — в устье Срединной Катанги, куда Кондогиры, преданные Молькону, приволокли на ремнях тело отцеубийцы Алтанея.

Люди, пошедшие за ним на подмогу Ябто, остались лежать на островах. Весной загрохотала вода на порогах и увлекла все тела на север, к Ледяной Старухе.

Из одной ярости волокли Кондогиры мертвеца — отмстить ему уже было нельзя, а среди живых в великом стойбище не осталось достойных мести. Вдовы предателей разошлись по семьям обширного рода. Опустело большое стойбище.

Но была одна вдова, на которую вылилась вся ярость Кондогиров.