Ильгет. Три имени судьбы

— В Хотане я видел девушку, дочь красильщика, уйгура, но она была совсем не похожа на отца. Такого лица никогда не встречал среди уйгуров. И среди китайцев, персов, кыпчаков не встречал. Трудно было понять, какого она народа. Я привык, чтобы всякая вещь или человек имели свою принадлежность, а эта ни на кого не походила, и меня потянуло к ней. Но красильщик запросил большую цену. Денег таких я не имел, потому что очень давно это было. Я ушел, долго думал о ней, а потом, через много лет, увидел ее в степи, на рынке, уже с детьми, в странной одежде. Она не понимала ни слова, обнимала дочерей и плакала. Я не пожалел денег, купил видение, которое не покидало меня. Через год она заговорила и стала править мной, и правила так, что мне сладка была эта власть. Говорю — и не стыжусь этого, потому что сам не заметил, как из обычного караванщика, видевшего повсюду обман и опасность, превратился в Али Милосердного, хотя мне и сейчас думается, что я остался тем же. Она вела мои караваны, она привела меня в погибший город, куда не придет ни один разумный купец. Амидулмульк перед смертью позвал меня сюда, но ведь я мог не идти…

Он замолк, потом поднял на меня глаза и прошептал:

— Кто будет править мной? Скажи, если знаешь.

Не было у меня ответа. Ответил сам Али.

— Люди верят в Аллаха, но не хотят Его воли, не любят ее, боятся ее. Люди говорят «воля Аллаха», когда теряет кто-то другой, или сами теряют немногое. Но когда отнимается у человека то, что дороже души, только святой может сказать без лицемерия: «Воля Аллаха». А я не святой. Говорю тебе — ты жив, потому что она так хочет. Скажет одеть тебя в лучший халат и назвать братом, — одену, назову. И буду ненавидеть. Мне нет дела, что ты зол на судьбу.

Тогда я сказал ему:

— Моя судьба была и ее судьбой. Мою судьбу ты взял вместе с Нарой. Ты просто забыл об этом, Али.

Он и вправду забыл — отпрянул от меня, будто я ударил его. Вдруг вспомнил я человека с птичьей лапкой, сказавшего, что вместо него говорит голод. Вместо Али говорило горе. Оно было рядом, потому что много лет и сейчас рядом была Нара. Но то, что охватило меня, я не мог назвать горем. Как оглушенный дубиной, я чувствовал только боль и гудение в голове, а не обиду, вину и страх — все это придет потом. А тогда я видел собственные мысли, как вещи, и даже самую страшную из них — мысль о том, что я сжег Нару. Сам.

* * *

Мудрецы принесли снадобья. Молча ждали они, когда проснется Нара. Она проснулась, ее мазали чем-то, лепили на тело засохшие листья, давали ей пить из маленького сосуда.

Потом подошли мы, сели рядом. Али взял ее за руку. Мы молчали.

Женщина Весна смотрела на меня и улыбалась.

— О чем думаешь, Ильгет?

— Не знаю.

— Сядь там, — она указала глазами на другую сторону постели, — возьми меня за руку, как Али. Не хочешь?

Я сделал то, о чем она просила.

— Вот так, — произнесла она и вдруг засмеялась тихо. — Два мужа у меня. Где найдешь такую же счастливую женщину? Видано ли такое на свете?

Я посмотрел на Али — он огладил ладонью мокрую бороду, будто хотел стереть что-то с лица.

— Вспоминаешь Йонесси, нашу реку вспоминаешь ли?

— Нет, — солгал я.

— А мне снится…

Вдруг я попросил ее:

— Давай поговорим по-остяцки.

— Али хозяин дома, проси у него.

— Говорите, — сказал Милосердный, встал и вышел.

Мы остались одни.

— Плохо тебе? — спросил я.

— Хорошо…

— Больно тебе?

— Нет, совсем нет.

— Скажи, как мне жить с тем, что я сделал?

— Аллах дал способность забывать, иначе от вины погибли бы все, у кого есть совесть… И ты забудь. Только меня не забывай — так мне легче будет ждать тебя.

— Где ждать?

— Там, куда приходят все люди.

Сердце мое заколотилось, я вскочил и закричал ей:

— Эти люди со снадобьями сказали, что помогут тебе!

Она ответила спокойно, не сбрасывая улыбки:

— Мудрецы здесь не при чем. Только сам человек знает, когда его время подойдет — а я знаю… Никакие листья и мази не помогут.

Тут я почувствовал — а может, увидел — да увидел, как потолок оседает на меня… То оседала, давила всей силой моя вина.

Я обхватил голову, закачался, как безумный…

— Что с тобой?

— Куда мне идти, Нара?

— Куда сердце зовет.

— К тебе зовет…

— Время не пришло. Живи здесь. Я попрошу Али…

— Он не простит меня.

Нара замолчала ненадолго — она поняла правду моих слов.

— У тебя есть твоя река. Куда еще идти тебе? Иди домой, Ильгет.

— Как дойду? Пути не знаю, жизни не хватит дойти.

— Не бойся, иди… Оглянись назад — какое еще нужно чудо, какая встреча нужна тебе, чтобы ты не сомневался? Иди, милый мой, иди…

Она сжала мою руку в своей руке, медленно потянула к себе, положила мою голову себе на грудь, и я услышал то, о чем забыл совсем, то, что считал исчезнувшим из моей жизни, — звук ее дыхания.

Только был он уже не таким легким звуком, посылающим сон, глубокий и теплый, как мягкие мхи, — слышался в нем далекий свист поземного ветра, предвещающего пургу… Потом я понял — на самом деле так звучала боль, ведь моя голова лежала на ее ране.

Я поднялся в слезах.