ИЛИ – ИЛИ

Он повернулся к начальнику депо и мастеру и неуверенно спросил:

– Мистер Митчам, перед тем как уехать, отдал распоряжение… Сомневаюсь, передавать ли его дальше, потому что я думаю… думаю, что оно неправильно. Он сказал…

Начальник депо отвернулся от него; у него не возникло жалости: молодому человеку было примерно столько же лет, что и его брату.

Дорожный мастер оборвал его:

– Делай, как сказал мистер Митчам. Ты не должен думать. – С этими словами он вышел из комнаты.

Ответственность, от которой увильнули Джеймс Таггарт и Клифтон Лоуси, легла на плечи дрожащего, смущенного мальчика. Он колебался, но при мысли, что никто не должен сомневаться в добросовестности и компетентности железнодорожного начальства, к нему вернулось мужество. Он не знал, что его представления о железной дороге и ее руководителях устарели лет на сто.

В тот момент, когда стрелка часов отсчитала полчаса, он с добросовестной точностью железнодорожника поставил свое имя под приказом, предписывающим «Комете» продолжать движение при помощи паровоза номер триста шесть, и передал приказ на станцию Уинстон.

Начальник станции Уинстон содрогнулся, прочитав приказ, но он был не из тех, кто мог сказать «нет» начальству. Он убедил себя, что тоннель, возможно, не так опасен, как ему кажется. Он сказал себе, что лучшая политика сегодня – ни о чем не думать.

Он передал копии распоряжения начальнику поездной бригады и машинисту «Кометы»; начальник поездной бригады медленно осмотрел комнату, переводя взгляд с одного лица на другое, свернул бумагу, положил ее в карман и вышел, ничего не сказав.

Машинист некоторое время смотрел на бумагу, затем бросил ее и сказал:

– Я не буду это делать. Если дело дошло до подобных распоряжений, я больше не собираюсь здесь работать. Занесите меня в список бросивших работу.

Но вы не можете бросить работу! – воскликнул начальник станции. – Вас арестуют!

Если найдут, – сказал машинист и растворился в кромешной тьме в горах.

Машинист из Силвер-Спрингс, который привел паровоз номер триста шесть, сидел в углу комнаты. Он ухмыльнулся и сказал:

– Вот трус.

Начальник станции повернулся к нему:

Джо, а ты? Ты проведешь «Комету»?

Джо Скотт был пьян. В былые времена железнодорожника, явившегося на работу со следами алкогольного опьянения, могли сравнить с врачом, который пришел к пациенту со свежими оспенными язвами на лице. Но Джо Скотт был персоной привилегированной. Три месяца назад его уволили за нарушение правил техники безопасности, вызвавшее серьезную аварию, а две недели назад он был восстановлен на работе решением Стабилизационного совета. Он водил дружбу с Фредом Кинненом и отстаивал его интересы в своем профсоюзе – не против работодателей, а против рядовых членов.

– Конечно, – согласился Джо Скотт, – я проведу «Комету», если хорошенько разгонюсь.

Помощник машиниста триста шестого оставался на своем месте в паровозе. Он грустно наблюдал, как его машину прицепляли к головной части «Кометы». Потом поднял глаза на красные и зеленые огни тоннеля, которые виднелись на уходящем далеко в горы извилистом коридоре. Это был спокойный, добрый малый, из которого вышел отличный помощник, но никогда не получилось бы машиниста, крепкие мускулы были единственным его достоинством. Он был уверен, что его начальники знают, что делают, поэтому не видел смысла задавать вопросы.

Проводник стоял около хвостовой части «Кометы». Он взглянул на огни тоннеля, затем на длинную цепочку окон поезда. Лишь в некоторых из них горел свет, большая часть освещалась слабым синим сиянием ночных ламп, свет которых пробивался сквозь щели между жалюзи и оконными рамами. Проводник подумал, что надо бы разбудить пассажиров и предупредить их. Было время, когда он ставил безопасность пассажиров выше собственной, не из любви к ближнему, а потому, что это составляло часть его работы, которую он уважал и которой гордился. Сейчас он ощущал презрительное равнодушие к пассажирам и никакого желания их спасать. Они хотели указа десять двести восемьдесят девять и получили его, думал проводник. Они каждый день все больше лицемерят, пытаясь не замечать тех приговоров, которые зачитывались беззащитным жертвам от имени Стабилизационного совета, так почему он должен беспокоиться о них? Если он спасет их жизни, ни один из них не защитит его перед Стабилизационным советом, когда его обвинят в неподчинении приказам, создании паники, задержке мистера Чалмерса. У него не было желания становиться мучеником ради того, чтобы люди продолжали пребывать в полной безответственности.

Он поднял фонарь и подал машинисту сигнал к отправлению.

– Видишь? – ликующе сказал Кип Чалмерс Лестеру Тагу в тот момент, когда колеса у них под ногами вздрогнули. – Страх – единственное действенное средство убедить людей работать.

Проводник поднялся в тамбур последнего вагона. Никто не видел, как он сошел по ступенькам с другой стороны, спрыгнул с поезда и исчез в ночной мгле.