ИЛИ – ИЛИ

– Эта дорога всегда была такой, – ответила хозяйка. По дороге домой Дэгни остановилась на вершине холма и посмотрела вокруг. Она видела Ферфилдское ущелье, где шоссе, петляя по заболоченной низине, сужалось, зажатое с обеих сторон холмами. Это так просто – построить дорогу в обход холмов, по другому берегу реки, вудстокцам все равно делать нечего, она могла бы научить их провести ее на юго-запад, так короче, соединить с автомагистралью штата в районе, где загружаются грузовики-трейлеры и… Хватит! Дэгни отставила в сторону керосиновую лампу и зажгла свечу. Из миниатюрного радиоприемника звучала музыка.

Дэгни покрутила ручку настройки в поисках какой-нибудь симфонической музыки, но то и дело натыкалась на крикливые голоса дикторов. Тогда она быстро прокручивала ручку – ей не хотелось слышать никаких новостей.

С первого дня в домике она старалась не думать о «Таггарт трансконтинентал». Не думать до тех пор, пока эти слова не будут восприниматься так же спокойно, как, например, «Атлантик саузерн» или «Ассошиэйтэд стил». Но проходили недели, а рана не заживала.

Порой ей казалось, что она борется с непредсказуемой жестокостью собственного сознания. Она могла лежать в постели, уже засыпая, и вдруг задуматься о том, что на угольном складе в Виллоу Бенд, штат Индиана, износилась лента конвейера. Она заметила это во время своей последней поездки туда, случайно, из окна машины. Надо сказать им, чтобы заменили, иначе… И вот она уже сидит на кровати и плачет. Хватит! И она успокаивается, но остаток ночи уже не может уснуть.

Она могла сидеть в дверях дома на закате, наблюдая, как шелестящая листва успокаивается с наступлением сумерек. Затем в траве вспыхивают искорки светлячков. Они взлетают и носятся в темноте туда-сюда, медленно вспыхивая, как будто предупреждают кого-то, – совсем как сигнальные огни, мигающие ночью над дорогой… Хватит!

Было время, когда Дэгни не могла сказать себе «хватит!», не могла подняться на ноги, как от физической боли, – хотя можно ли ее отделить от боли душевной? Она могла упасть на пол или на землю, прижаться лицом к ножке стула или камню, стараясь не закричать во весь голос. А перед глазами у нее стояли – близкие, реальные, как тело любимого, – рельсы, сходящиеся вдалеке в одну точку, рассекающий воздух нос локомотива с эмблемой «ТТ», колеса, ритмично стучащие под полом вагона, памятник Нэту Таггарту в вестибюле терминала. Она старалась забыть, не думать об этом, лежать спокойно, но лицо нервно подергивалось, когда она прижимала к нему руки. Она мобилизовывала все силы против своего сознания, беззвучно и монотонно повторяя: «Выброси. Выброси это из сердца!»

Были и длительные периоды покоя, когда она могла взглянуть на проблему бесстрастно, оценить, проанализировать ее, как если бы эта проблема сводилась к технической. Но ответа не находила. Дэгни знала, что отчаянная тоска по железной дороге пройдет, если только ей удастся убедить себя, что тоска эта не оправдана логически и морально. Но тоску порождала уверенность, что правда на ее стороне, что нерационален и нереален враг. Дэгни не могла поставить перед собой следующую цель и найти в себе силы и любовь достичь ее без чувства правоты. Это чувство было утрачено в борьбе не с какой-то высшей силой, а с отвратительным злом, имя которому – немощь.

Дэгни надеялась, что забудет железную дорогу, найдет покой здесь, в лесу; она построит дорогу и соединит ее с шоссе внизу, отремонтирует шоссе, подведет его к магазину в Вудстоке – это и станет ее целью. И пустое бледное лицо хозяйки магазина, глядящее на мир с непроходящей апатией, станет пределом, поставленным всем ее попыткам. Почему? Она услышала собственный возглас. Ответа не было.

«Надо оставаться здесь, пока я не найду ответа. Идти некуда. Нельзя двигаться, нельзя начинать строить дорогу, пока… пока не выбран конечный пункт», – думала Дэгни.

Бывали и длинные безмолвные вечера, когда она неподвижно сидела и смотрела вдаль, на юг, где уже темнело. Ее охватывало одиночество, тоска по Хэнку Реардэну. Дэгни хотела видеть его спокойное, уверенное лицо, с чуть заметной улыбкой смотрящее на нее. Но она знала, что не увидит его, пока не победит. Его улыбку надо было заслужить, она предназначалась сопернику, всегда готовому померяться с ним силами, а не побитой развалине, ищущей в этой улыбке облегчения и этим разрушающей ее смысл. Он мог помочь ей жить; но не мог помочь понять, зачем жить.

После того утра, когда– она отметила на календаре пятнадцатое мая, Дэгни начала ощущать легкий страх. Однажды она даже заставила себя послушать новости, – его имя не упоминалось. Страх за Реардэна остался последней ниточкой, связывающей Дэгни с городом; он приковывал ее взгляд к югу, к горизонту, и вниз, к шоссе у подножия холма. Она поняла, что ждет Реардэна, вслушивается, стараясь уловить шум мотора. Но единственным звуком, иногда подающим ей надежду, был шум крыльев большой птицы, продирающейся при взлете сквозь ветви деревьев.