ИЛИ – ИЛИ

– Тебе кажется, что ты предала «Таггарт трансконтинентал»?

– Нет. Думаю, я предала бы ее, оставшись на работе.

– Именно так.

– Если бы я согласилась служить этим бандитам… Я отдала бы им на расправу Нэта Таггарта. Я не могла. Не могла позволить, чтобы все, чего достигли он и я, в конечном счете досталось бандитам.

– Да, не могла. Думаешь, что теперь ты любишь железную дорогу меньше, чем раньше?

– Я думаю, что отдала бы жизнь, только бы еще хоть год поработать на железной дороге… Но я не могу вернуться.

– Теперь ты знаешь, что чувствуют люди, которые ушли, и во имя какой любви они бросили все.

– Франциско, – спросила она, глядя в землю, – почему ты спросил, могла ли я бросить дорогу двенадцать лет назад?

– А разве ты не знаешь, о какой ночи я думаю, как, впрочем, и ты?

– Знаю… – прошептала она.

– В ту ночь я бросил «Д'Анкония коппер».

Дэгни медленно, с усилием подняла голову и посмотрела на Франциско. Выражение его лица было таким же, как в то утро, двенадцать лет назад, – радость, хотя он не улыбался, победа над болью, гордость человека, дорого заплатившего за то, что того стоило.

– Но ты же не бросил, – сказала она, – не ушел. Ты по-прежнему президент «Д'Анкония коппер», только теперь Для тебя это ничего не значит.

– Для меня это так же важно, как и в ту ночь.

– Тогда почему ты позволил компании развалиться?

– Дэгни, тебе повезло больше, чем мне. «Таггарт трансконтинентал» отличалась очень сложной структурой. Без тебя она долго не продержится. Рабский труд не спасет ее. Они будут вынуждены ликвидировать дорогу, и тебе больше не придется служить бандитам. С медными рудниками все гораздо проще. «Д'Анкония коппер» переживет поколения воров и рабов. Шатко-валко, но она будет жить и подкармливать их. Я должен уничтожить ее сам.

– Что?!

– Я ликвидирую «Д'Анкония коппер» сознательно, планомерно, собственными руками. Я все спланирую и буду работать над этим так же усердно, как если бы я работал на процветание своего дела, – чтобы никто не заметил и не остановил меня, чтобы никто не захватил рудники, пока не станет слишком поздно. Когда-то я надеялся, что буду тратить все свои силы и энергию на «Д'Анкония коппер» – я и трачу… но отнюдь не на то, чтобы она разрасталась. Я уничтожу ее всю, до последней унции меди, до последнего цента, который может достаться бандитам. Я не оставлю ее такой, какой получил, я оставлю ее такой, какой нашел ее Себастьян Д'Анкония, – и посмотрим, как они выкрутятся без него и без меня!

– Франциско! – воскликнула она. – Как ты мог сделать это?

– По праву любви, такой же, как твоя, – спокойно ответил он, – моей любви к «Д'Анкония коппер», к духу, создавшему ее. К духу, который когда-нибудь вернется.

Дэгни сидела молча, силясь собрать все воедино, но потрясение было слишком велико. В наступившей тишине вновь раздались звуки передаваемой по радио симфонии, они доходили до Дэгни, как медленный, размеренный звук шагов. Она старалась восстановить в памяти все эти двенадцать лет: измученный юноша, ищущий утешения у нее на груди, человек, сидящий на полу и играющий в шарики, смеясь над тем, как гибнут гигантские предприятия, человек, отказавшийся ей помочь с криком: «Любимая, я не могу!», человек, поднявший в темном углу бара тост за годы, когда Себастьяну Д'Анкония приходилось выжидать…

– Франциско… все мои догадки… Я никогда не думала об этом… Не думала, что ты один из тех, кто ушел…

– Я был одним из первых.

– Я думала, они всегда исчезают.

– А разве я не исчез? Разве я не оставил тебя лицезреть дешевого повесу, вовсе не похожего на Франциско Д'Анкония, которого ты знала?

– Да… – прошептала Дэгни. – Но хуже всего было то, что я не могла поверить в это – никогда… Всякий раз, когда я смотрела на тебя, я видела Франциско Д'Анкония…

– Я знаю. И знаю, каково тебе пришлось. Я старался помочь тебе все понять, но тогда было слишком рано говорить правду. Дэгни, если бы я сказал тебе – в ту ночь или тогда, когда ты пришла проклясть меня за шахты Сан-Себастьяна, – что не трачу время зря, а разрушаю все то, что было свято для нас с тобой, – «Д'Анкония коппер», «Таггарт трансконтинентал», «Вайет ойл», «Реардэн стил», – тебе было бы проще поверить в это?

– Тяжелее, – прошептала она. – Не знаю, могу ли я смириться с этим даже сейчас. Ни с твоим самоотречением, ни с моим… Но, Франциско, – она внезапно вскинула голову и взглянула ему в лицо, – если это была твоя тайна, то из всего того ужаса, который тебе пришлось вынести, я была…

– Да, дорогая, да, ты была тяжелее всего!

Это был отчаянный крик, в котором звучали и смех, и облегчение от того, что он может наконец исповедаться о тех муках, от которых так хотелось избавиться. Он взял РУКУ Дэгни, приложил к своим губам, потом к щеке, чтобы она не увидела на его лице отражения того, чего стоили ему эти годы.

– Если это расплата, которая… Как бы я ни заставлял тебя страдать, это – моя расплата… сознание того, что я собираюсь и должен сделать, и ожидание, ожидание… Но с этим покончено.