ИЛИ – ИЛИ

Он поднял глаза, улыбнулся, посмотрел на нее, и она увидела на его лице заботливую нежность, поняла, что он заметил ее отчаяние.

– Дэгни, не думай об этом. Я не считаю, что страдания извиняют меня. Какова бы ни была причина, я поступал совершенно сознательно и знал, что заставляю тебя страдать. На исправление этого уйдут годы. Забудь то, что я не выразил словами. – Она знала, что он подумал: «Забудь то, о чем сказали мои объятия». – Из всего, что мне придется сказать тебе, это я скажу в самую последнюю очередь. – Но его глаза, улыбка, пальцы на ее запястье уже сказали это. – Ты слишком много пережила, тебе пришлось многое понять и многому научиться, чтобы затянулись раны тех страданий, которых ты не заслужила. Сейчас имеет значение только то, что ты можешь восстановить силы. Мы оба свободны, свободны от этих мерзавцев, мы недосягаемы для них.

– Для этого я сюда и приехала, – тихо сказала она. – Чтобы постараться понять. Но я не могу. Это чудовищная несправедливость – отдать мир на растерзание бандитам; немыслимо жить под их властью. Я не могу ни уйти, ни вернуться. Не могу жить без работы и не могу работать, как раб. Я всегда считала, что все средства хороши, кроме капитуляции. У нас нет права на капитуляцию, и я не верю, что правильно поступили те, кто ушел. Так не воюют. Уйти значит капитулировать, остаться – тоже. Я больше не знаю, что правильно.

– Проверь свои исходные положения, Дэгни. Противоречий не существует.

– Но я не нахожу ответа. Я не могу осудить тебя за то, что ты сейчас делаешь, хотя мне страшно; я чувствую одновременно восторг и страх. Ты, наследник рода Д'Анкония, который мог бы превзойти своих предков в преумножении дела, обращаешь свои феноменальные способности на разрушение. А я выкладываю дорожки булыжником и латаю крышу – когда трансконтинентальная система железных дорог разваливается в руках отпетых уголовников. Судьба мира была в наших руках. И если мы позволили ему стать таким, каков он есть, то это наша вина. Но я не вижу, в чем наша ошибка.

– Да, Дэгни, это была наша вина.

– Мы мало работали?

– Мы много работали, но слишком мало брали за нашу работу.

– Что ты имеешь в виду?

– Мы никогда не требовали того, что общество задолжало нам, и наши лучшие достижения доставались худшим из людей. Эту ошибку много лет назад совершили и Себастьян Д'Анкония, и Нэт Таггарт, и все те, кто питал мир, ничего не получая взамен. Ты больше не знаешь, что правильно? Дэгни, это не война за материальные ценности. Это кризис морали – величайший из всех, что видел мир, и последний. Наша эпоха – вершина столетий зла. Мы должны положить этому конец или исчезнуть – мы, думающие люди, это наша и только наша вина. Мы создали в этом мире комфорт, но мы позволили врагам навязать миру их моральный кодекс.

– Но мы никогда его не принимали. Мы жили по своим правилам.

– Да, и платили за это! Платили нашими достижениями, силой нашего духа – деньгами, которые наши враги получали, не заслужив этого права, и честью, которую мы заслужили, но не получили. В этом наша вина – мы согласились платить. Мы поддерживали жизнь общества и позволяли ему презирать нас и боготворить наших могильщиков. Мы позволяли боготворить невежество и жестокость любителей поживиться за чужой счет. Приняв кару не за свои грехи, но за свои заслуги, мы изменили нашему кодексу и вдохнули жизнь в их кодекс. Дэгни, их мораль – это бандитские понятия. Твои добродетели – орудие в их руках. Они знают, что ради работы, полезной работы ты стерпишь все, потому что знаешь: моральная ценность человека выражается его достижениями, без них он жить не может. Твоя любовь к добродетели – это любовь к самой жизни. Они рассчитывают, что ради своей любви ты выдержишь любой груз, что никакие усилия не покажутся тебе чрезмерными. Дэгни, враги уничтожают тебя, используя твою же силу. Твоя щедрость и терпение – их единственное оружие. Единственное, на чем они играют, – это твоя односторонняя порядочность. Они знают это. Ты – нет. И они боятся того дня, когда ты это узнаешь. Ты должна научиться понимать их. Пока не научишься, ты от них не освободишься. А когда научишься, дойдешь до таких высот праведного гнева, что предпочтешь уничтожить «Таггарт трансконтинентал», лишь бы не оставлять дорогу в их руках.

– Но оставить ее им, – простонала Дэгни, – бросить дорогу… Бросить «Таггарт трансконтинентал», когда она почти как живой человек…

– Была. Теперь нет. Оставь ее им. Им это не поможет. Брось ее. Она нам не нужна. Они не сумеют оживить ее. А мы сумеем. Мы проживем без нее. Они – нет.

– Но нас довели до того, что мы отреклись от наших принципов и капитулировали!