Илья Глазунов. Русский гений

Так что вопрос – быть или не быть торжеству бесовщины – приобретает особо актуальное значение, первостепенное перед всеми другими. Но существует ли и где та духовная опора, которая могла бы помочь людям устоять перед бесовским наваждением? И если вновь обратиться к Достоевскому, одним из ответов может стать такое его рассуждение: «И впоследствии, я верю в это, то есть, конечно, не мы, а будущие грядущие русские люди поймут уже все до единого, что стать настоящим русским и будет именно значить: стремиться внести примирение в европейские противоречия уже окончательно, указать исход европейской тоске в своей русской душе, всечеловечной и всесоединяющей, вместить в нее с братскою любовью всех наших братьев, а в конце концов, может быть, и изречь окончательное слово великой, общей гармонии, братского окончательного согласия всех племен по Христову евангельскому закону! Знаю, слишком знаю, что слова мои могут показаться восторженными, преувеличенными и фантастическими… Что же разве я про экономическую славу говорю, про славу меча или науки? Я говорю лишь о братстве людей и о том, что ко всемирному, ко всечеловечески братскому единению сердце русское, может быть, изо всех народов наиболее предназначено, вижу следы сего в нашей истории, в наших даровитых людях, в художественном гении Пушкина».

Конечно, за этими искренними словами при желании можно усмотреть намек на некую национальную исключительность – в свое время Достоевскому предъявляли и более жестокие упреки. Но нельзя сказать, что Федор Михайлович был одиночкой во взгляде на Богом дарованное предназначение русского народа. В начале XX века известный французский ученый Элизе Реклю, говоря о перспективах развития международного взаимообщения, писал:

«И вы, русские, какое участие примите вы в этом широком движении, которое несет нас ко входу в новый мир?… Какими великими доблестями щедро наделит вас история?

Заранее можем мы ответить на это: вашей главной заслугой все должны будут признать то, что вы были наиболее гостеприимным, наиболее братолюбивым из народов.

…Вы везде будете желанными гостями и всех будете принимать у себя как друзей; ни одна национальная группа не будет содействовать столько, как ваша, нарождению нации будущего, которая произойдет от всех рас и будет говорить на всех языках. Вы будете главными в деле истинно человеческой цивилизации, зиждущейся на свободе и праве».

Подобных предсказаний было немало. И теперь, даже после перестроечных шоковых потрясений, Россия в глазах многих зарубежных деятелей науки и культуры остается последним оплотом духовности, изгоняемой сатанинскими силами, уже в рамках осуществляемой глобализации. И, как считает Глазунов, именно Россия способна оказать Западу духовную и культурную гуманитарную помощь, в которой он так остро нуждается.

Обличая инквизиторство в иллюстрациях к произведениям классики и в станковых произведениях, Глазунов не терял веры в неиссякаемые духовные силы родного народа, его идеалы и великое предназначение. Помимо Достоевского, он заново приоткрыл читателям мир многих русских писателей и поэтов. Но, как и всегда и во всем, выбор художником имени того или другого творца слова не был случайным, зависящим от внешних преходящих причин и обстоятельств. Глазунов создавал иллюстрации к произведениям тех авторов, которые наиболее близки ему по мировосприятию и мировоззрению, в творчестве которых наиболее глубоко отразились самобытные национальные черты бытия народа, его культуры.

Например, строгий патриархальный уклад Заволжья, обусловленный последствиями русского раскола, предстал в художественных произведениях и исследованиях П. Мельникова-Печерского. Мир российской провинции и ее праведников – людей не единого прекраснодушного порыва, но каждодневного нравственного подвига – в сочинениях Н. Лескова. «Колумбом» московского купеческого Замоскворечья стал выдающийся русский драматург А. Островский.

То есть Глазунова привлекает творчество тех писателей, которые наиболее целеустремленно трудились над осмыслением главной проблемы общего дела развития русского национального самосознания – возвращение в современность всех добрых самобытных корневых начал (в организации труда и быта, в семейных и мирских взаимоотношениях и т. д.) как незаменимой основы в поиске истины и исполнении исторического предназначения народа.