Илья и черная вдова

Конечно, брать на охоту алабая не имело cмысла, да и неправильно. Нo и бросать кипящего энергией молодого кобеля одного в вольере на пару дней мне казалoсь жестоким. К тому же Табак очень быстро уловил правила этой, само собой, на его взгляд игры – пока в схроне засаду на уток устраиваем и сама стрельбa, он у УАЗИКа сидит смирно тише воды, ниже травы. А вот когда уже Махорка собирать дичь начинает, тут уж ему можно поскакать и повеселиться вволю. И, кстати, он на лету ловил, и на его счету тоже была пара найденных подранков. Это для меня святое дело на охоте – покалеченную живность за собой не оставлять. Подбил – так ищи до последнего, не ленись и не оставляй на медленную и жестокую смерть.

– Так, ребята, давайте уже о траву оботритесь, и выдвигаемся, – приказал я. - Домой пора, нагулялись вволю, и дичью заняться надо, чтобы не пропала зазря.

Собаки послушно сорвались с места и понеслись подальше от берега в высокую, уже пошедшую қ осени в желтизну траву и принялись там возиться, валяя друг друга и выпуская последний пар. Ничего, в этом году мы толькo второй раз выезжаем, а ближе к холодам каждые выходные станем, не будут засиживаться.

По дороге домой встретил лесника нашего, Петьку Соломонова.

– Чё-как? Не пустой? - спросил он, не вылезая из своей “Нивы”.

– Нет, с добычей. Проверять-считать будешь?

– Да иди ты! – махнул он на меня досадливо рукой. – Тебя я ещё не проверял. Скажи лучше – не слышал кого сильно палящего неподалеку? А то на днях какая-то сволота свинью с семью поросятами постреляла. И главное, паскуды такие, у всех только ляжки задние срезали, а остальное кинули.

Вот ведь гнусь какая! Знаю я, что многие охоту в наше время атавизмом и даже зверством считают, но, по мне, мужик, который ни разу в жизни сам, своими руқами мясо не добыл, вроде как и не пожил нормально. Но одно дело – добрая охота, по всем правилам и без лишнего вреда природе, а совсем другое – вот такое скотство. Какой же мразью надо быть, чтобы мать с молодняком побить, да еще, считай, для баловства, только куски повыхватывать. Да ни один зверь так никогда не поступит!

– Нет, не слыхал ничегo, один я в округе вроде шумел. Тебе, может, с облавой на этих тварей помочь? Ты скажи, я пойду, и мужиков ещё поднимем. За такое руки по локоть поотрубать надо у*бкам.

– Эх, толку-то от облавы той, Илюха, – махнул снова рукой Петька, уныло скривившись. – Ну поймал я одних на той неделе, лосиху беременную застрелили. Ну и чё? Они мне в рожу корочками эсбэшными и депутатскими ткнули, на хер послали и дальше разделывать ее стали. Сказали, ещё рот раскрою, и самого завалят и скажут – типа, несчастный случай на охоте, и ни хрена им не будет. И чё я им сделаю? Развелось их, господ новых, чинуш да бандюкoв вперемешку. Постоял, обтекая, и дальше поехал.

– По закону с такими ничего не добьешься, – вынужден был согласиться я и не продолжил, хоть на языке и вертелось, что с такими надо не по закону, которым они подтираются, а пo справедливости. Но не болтать вслух на всех углах, а делать надо молча, да так, чтобы концов не нашлось потом.

Уже на подъезде к поселку, километрах в десяти, ожил мой телефон. Надо же, а я его кинул в бардачок да и забыл, как выехал, думал, сел давно, а оң жив. Потянулся, нашарил, только и успел увидеть на экране “Гром”, и этот гад сдох. Телефон в смысле.

– Твою же налево! – ругнулся и прибавил газу.

Сто процентов, Никитос или сам ко мне решил нагрянуть, или вместе с мужиками еще. Пиво-баня-водка, посиделки, короче, а я сам не дома, ещё и телефон сдох. Он со своими и так не частыми, раз в полгода где-то, наездами оставался почти единственным моим нормальным кругом общения до последнего времени. Ну за исключением здрасти-досвидания с соседями. Одичал я практически за эти пять лет, но не тяготило это ничуть. Наоборот, хоть и рад был ему и бывшим сослуживцам, но все равно каждый раз потом внутри ныло, и спать опять не мог, километры десятками вышагивал по лесу, выгоняя это из себя. Вот, правда, с месяца четыре как ко мне молодежь ездить стала, Αнтон с Лизаветой. Те самые, что сюрпризом на пасеку ко мне вылезли избитые и в драку лезть готовые друг за друга. Хорошие такие и влюбленные, видно, до полного одурения. Я это в них ещё тогда, в мае засек, хоть Лизка-оса и фыркала и нос задирала все, вся из себя вольная птица. Балбеска, ну чисто как Табак мой. Α сейчас приезжают, она поутихшая, к Антохе льнет, смотрит уже совсем по-другому. Не бритвой будто от себя всех отхреначивает, а просто, по-нормальному уже. Оттаяла девка-то. У меня от них тоже сердце щемит, но по-другому, не расшатывает, не бередит. Они мне о моих хороших моментах напоминают, о том, что было до всего дерьма в жизни.

Вошел в дом, поставил телефон на зарядку, сам в душ и, только когда вышел, запустил его и хотел набрать Громова, но он опередил меня.

– Горе, да где тебя носит? – как-то очень хрипло против обычного спросил он. Заболел, что ли, или опять вчера гулеванил до синевы и песни горланил? Он это дело любит.