Илья Ильф, Евгений Петров. Книга 1

Тогда был в моде фокстрот «Ходят по улицам фашисты…»

«Дано сие тому-сему (такому-сякому) в том, что ему разрешается то да се, что подписью и приложением печати удостоверяется.

За такого-то.

За сякого-то».

Ничего, ничего. И нам велел.

Учреждение «Аз есмь».

Кавказский набор слов, как поясок с накладным серебром.

Собачья душа. Балансирующий бокал.

Советский лук. Метание редиски.

Наша страна имеет мощную половую базу.

Стоит только выйти в коридор, как уже навстречу идет человек-отражение. Служба человека-отражение.

Бильярдистам: Эй вы, дровосеки.

Надо внести ужас в стан противника.

От имения в 40 000 га у нее осталась только крошечная фарфоровая ижица.

«Достиг я высшей меры…»

Счастливые годы прошли. И уже показался человек в деревянных сандалиях. Нагло стуча, он прошел по асфальту.

750 р. Стал небрежно обращаться с нашей планетой. Подбрасывал ее. Могу уронить — расколоть.

Отвратительный человек — средняя статистическая единица. Был выведен с большим трудом.

Бороться за крохи.

Теоретик пожарного дела. Нашел цитату. Стенгазета Из огня да в полымя». Ходил с пожарными в театры. Учредил особую пожарную цензуру.

Осенний день в начале сентября, когда детям раздают цветы с цветников.

Объяснения:

Елена — женщина, скрывающая под своей прекрасной внешностью половую распущенность.

Ахилл — герой, скрывающий под внешней храбростью трусость.

Калхас — дрянь.

Агамемнон — ничтожество.

Раз 3 богини спорить стали на горе в вечерний час.

Вздувайте цены, а потом достиг я высшей меры.

Плохо. На меня давит столб воздуха с силой 214 фунтов.

«Как бурлит жизнь? Почему не описывается, как бурлит жизнь?»

Моральный террор.

Нищий — дай миллион.

Советский чтец-декламатор.

Орда взбунтовавшихся чиновников.

Процесс лентяев.

Нужно внести ужас в стан противника.

Трактир «Рай».

Возложили венок на проект памятника.

Исполинов. Левиафьян.

* * *

«Она полна противоречий» (романс).

«Мы вместе учились» (романс).

Новиков-Прибор.

Всё превращается в трамвай, магазин, музей, этим окрасилась часть века. Сначала не поняли этого, потом спохватились. Стали бороться.

Обрывает воздушные шары. «Любит — не любит».

Странный русский язык на проекте Корбюзье. «Президюм». «Выход свиты». «Зала на 200 человеков».

Велосипедно-атлетическое общество.

Стирали желчным порошком.

По линии наименьшего сопротивления все обстоит благополучно.

Не событие. Не прорытие Панамского канала.

В фантастических романах главное — это было радио. При нем ожидалось счастье человечества. Вот радио есть, а счастья нет.

Я странствую по этой лестнице, я скитаюсь по ней.

«Мир ловил меня, но не поймал» (Сковорода).

Есть у тебя друг-блондин, только он тебе не друг-блондин, а сволочь.

Утреннюю зарядку я уже отобразил в художественной литературе.

Общество приказчиков-евреев и общество приказчиков-христиан. Коротковолновая станция имени общества приказчиков-христиан.

А наша молодость прошла совсем не так.

В годовщину свадьбы буду выставлять на балконе огненные цифры.

— Я, товарищи, рабочий от станка…

— И тут не фабриканты сидят.

Если бы Эдисон вел такие разговоры, не видать бы миру ни граммофона, ни телефона.

«Требуется здоровый молодой человек, умеющий ездить на велосипеде. Плата по соглашению». Как хорошо быть молодым, здоровым, уметь ездить на велосипеде и получать плату по соглашению!

Я начинаю петь воинственную песню Вангвана.

Входит, уходит, смеется, застреливается.

Два брата ренегата. Рене Гад и Андре Гад.

Был у меня знакомый, далеко не лорд. Есть у меня знакомая дама, не Вера Засулич. Художник, не Рубенс.

— Вы марксист?

— Нет.

— Кто же вы такой?

— Я эклектик.

Стали писать — «эклектик». Остановили. «Не отрезывайте человеку пути к отступлению».

Приступили снова.

— А по-вашему, эклектизм — это хорошо?

— Да уж что хорошего.

Записали: «Эклектик, но к эклектизму относится отрицательно».

Счастливец, бредущий по краю планеты в погоне за счастьем, которого вся солнечная система не может предложить. Безумец, беспрерывно лопочущий и размахивающий руками.

И я хочу на мокрые садовые скамейки, где перочинным ножом вырезаны сердца, пробитые аэропланными стрелами. На зеленых скамейках грустные девушки дожидаются счастья.

Моя свирепая юность.

Ваше твердое маленькое сердце. Плоское и твердое, как галечный камень.

Ария Хозе из оперы Бизе.

Чудесное превращение двух служащих в капитана и матроса. Буйный ветер нас гонит и мучит. Есть, капитан!

«Молю о скромности и тайне» (романс).

В первые минуты бываешь ошеломлен бездарностью и фальшью всего — и актеров, и текста. И так на самом лучшем спектакле.

Я, как ворон, по свету носился.
Для тебя лишь добычу искал.
Надсмеялся над бедной девчонкой.
Надсмеялся, потом разлюбил.

Рю Комбайн.

Сквозь замерзшие, обросшие снегом плюшевые окна трамвая. Серый, адский свет. Загробная жизнь.

Это был не кто иной, как сам господин Есипом. Господин Есипом был старик крутого нрава. Завещание господина Есипома. Господин Есипом не любил холостяков, вдов, женатых, невест, женихов, детей — он не любил ничего на свете. Таков был господин Есипом.