Илья Ильф и Евгений Петров

Это ироническое пожелание стало у Ильфа и Петрова даже своеобразной формулой. Сатирики не раз пользовались ею в различных вариантах, выступая против всяких бездельников, занятых «парадным втиранием очков». В фельетоне «Веселящаяся единица» они высмеяли кампанию борьбы за здоровое гуляние при блистательном отсутствии самого гуляния; в фельетоне «Для полноты счастья» избрали своей мишенью анекдотического заведующего клубом, который, решив уничтожить пыль и грязь, увеличил не число веников, швабр и пылесосов, а количество плакатов, воззваний и увещеваний. Все это, по мнению Ильфа и Петрова, тоже было одним из проявлений равнодушия, безразличия к порученному делу, желанием скрыть под видом бурной деятельности глубокую пассивность, создать видимость работы без всяких признаков какой-либо работы. Поднимая в фельетоне «Дневная гостиница» вопрос о чистоте, Ильф и Петров заранее предвидели ответ: «Опоздали, скажут соответствующие люди, приставленные к этому животрепещущему вопросу. По линии чистоты уже обнаружены сдвиги, расставлены вехи, проведены в жизнь великие мероприятия, каковыми являются всероссийская конференция дворников или, например, принудительная санобработка, введенная в красивейших южных городах нашего Союза».

— Но это же чепуха, товарищи,— замечали фельетонисты.— Для того, чтобы подметать улицы, нужны только две вещи — метла и желание работать. А не поездки, протоколы и не болтливая конференция работников метлы!

Канцелярский язык оппонентов Ильфа и Петрова уже в себе самом содержал элементы разоблачения. Так изъяснялись люди, склонные потопить в бюрократических затеях всякое полезное и необходимое дело. И в других своих фельетонах сатирики охотно прибегали к пародированию бюрократического стиля. Иногда это была своеобразная комическая игра. Принимаясь описывать сугубо канцелярским языком вещи интимные и тонкие, они создавали смешную словесную «чересполосицу»: «Очень трудно покорить сердце женщины. А ведь чего только не делаешь для выполнения этой программы». Но чаще пародирование бюрократического стиля талантливо связывалось с главной задачей — обличения самих бюрократов. Заведующий столовой, который решил заменить общепонятное выражение «накормить посетителя» бюрократическим «охватить едока», а обедающих называет не иначе как «едоцкими единицами», занят главным образом философским обоснованием своей работы. От чисто практических задач — приготовления вкусной и разнообразной пищи — он всячески уклоняется. А разве насмешка над «скучными идеологами отдыха- тельного дела», для которых лето является всего лишь отрезком времени, предназначенным для титанической борьбы за здоровое гулянье, не содержится в первых же строках фельетона «Веселящаяся единица»? Помните, каким смешным диссонансом врезается в поэтическую картинку московского лета ве-домственный бюрократический слог безмятежной тумбы. Недаром эти строки часто приводятся в исследованиях о языке советской сатиры как пример удачного комического использования речевых штампов:

«Вернемся к лету.

Было такое нежное время в текущем бюджетном году. Был такой волшебный квартал — июнь, июль, август, когда косили траву на московских бульварах, летал перинный тополевый пух и в чистом вечернем небе резались наперегонки ласточки.

И, ах, как плохо был проведен этот поэтический отрезок времени!»

В своих фельетонах и рассказах Ильф и Петров по-прежнему много внимания уделяли искусству и литературе. Постепенно из этих остроумных, оперативных выступлений на темы литературной жизни у них составились два больших цикла — «Искусство для главискусства» и «Под сенью изящной словесности», по поводу которых А. Роскин в свое время заметил, что они с успехом заменяли бестемпераментные статьи иных присяжных критиков. Высказывалось даже мнение, что фельетоны об искусстве вообще важнейшие в сборниках Ильфа и Петрова, что здесь авторы проявили наибольшую осведомленность и знание предмета во всех его деталях. Такое утверждение вряд ли справедливо. Если говорить о главной, магистральной теме, то ее определяли такие фельетоны, как «Равнодушие», «Костяная нога», «Директивный бантик», «Безмятежная тумба», «Веселящаяся единица». А фельетоны об искусстве как бы непосредственно продолжали и развивали основную тему. Черствость, равнодушие, канцелярские нравы Ильф и Петров так же свирепо преследовали в среде литераторов, как и в любой другой. Литературный гарпунщик, который, бесцеремонно расталкивая плечами неповоротливых и мечтательных бегемотов, шумно продирался к водопою, действовал не менее нагло, чем приобретатель с протянутой рукой из фельетона «Человек с гусем». Такому литературному добытчику рукописи были нужны, как опытному взломщику несгораемых касс нужен автогенный аппарат.