Илья Муромец и Сила небесная

Сказано, сделано! Взошёл богатырь на дозорную вышку, взял лук, вложил в него стрелу лихую и первым же могучим выстрелом снёс Кудре брови вместе с черепом, хоть тот и поставил палатку на расстоянии недосягаемом. Так стрела б и не долетела, кабы её не Васька пустил…

Оставшись без вожака, татары дрогнули и отступили. И надо сказать, сделали они это вовремя, потому что Василий-пьяница, вооружившись могучим перначом-булавой с железными перьями, уже направлялся к городским воротам…

* * *

Кроме Василия, в гриднице собрались многие славные богатыри. Вот сидит одесную князя его дядя Добрыня. Добрыня самый уважаемый среди гридней. И не потому, что воевода, а по опыту и силе немереной.

Рядом с ним восседает Алёша Попович, что приехал из Ростова – молодой, румяный, белокурый. Для девок – ах! Для супостатов – страх! К тому же рядом с ним всегда верный работник, силач невиданный Еким Иванович, который в ратном деле заменяет целую дружину. Без Екима Алёша – никуда. Еким и о конях позаботится: пустит в луг, водой напоит. Еким и Священное Писание почитает, ибо Алёша больше слушать любит, для чего Еким грамоте учен.

А вот и Дунай Иванович, пришелец из чужих стран. Дунай горделив осанкой и буен духом. Про него мало что известно, а сам о себе он говорит, что служил в семи ордах семи королям. Но пришёл, наконец, к Владимиру, да ещё и породнился с князем, который вызвался стать шафером на венчании Дуная и дочери литовского короля – королевичне Настасье.

А вот и Чурила Пленкович – щёголь и красавец, обитающий в малом Киевце. Этот не только толк в булате знает, а и в одёже разбирается не хуже какого портного. Ему сам князь поручил платье выбрать для новобрачной Дуная. Так он до того расстарался, что Настасья на свадьбе саму княгиню Анну превзошла. С тех пор Пленкович с Дунаем друзья – не разлей вода!

Со щёголем Чурилой может сравниться разве что Дюк Степанович. На этого богатыря глянешь – глаз не оторвёшь! Шелом и бармица у него до блеска начищены, обоюдоострый меч булатный клинками сверкает, кольчуга серебрится, стрелы перевиты аравийским золотом, а наконечники смарагдами и яхонтами горят. Все гости на него дивятся, когда он на пиру княжеском является.

А вот и Михайло-Казарин, тоже богато вооружённый. И не одним мечом, но и молитвой крепкой. Как в Киев из похода вернётся, так все церкви обойдёт: сперва Христа-Бога сердечно возблагодарит, потом Его святым и чудотворцам спасибо скажет, а уж затем и Владимиру-князю в пояс поклонится.

Сидит на пиру и Поток Михайло Иванович. Раз попросил его князь настрелять гусей и перелётных малых уточек. А просьба княжеская туже приказа. Потому не пьёт Поток ни пива, ни вина, молится Богу и идёт на сине море. Настрелял гусей-уток и вдруг видит белую лебедь, через перо серебряную, а головка увита красным золотом и усажена скатным жемчугом. Взял Поток лук, вложил калёну стрелу, но сказала лебедь: «Не стреляй меня, Поток Михайло Иванович, я, может быть, пригожусь тебе», – и вдруг обернулась красной девицей. Поток воткнул в землю копье, взял девицу за белы руки, поцеловал в уста. И стала она ему женой верной и народила детишек, и все как один – богатыри!

А ещё в светлой гридне сидят: Иван Гостиный сын, который на своём жеребце всех княжеских коней обогнал; и Иван Годинович, что победил злого царя Афромея; и Вавило, что со скоморохами иноземное царство погубил; и Глеб Володьевич, что все загадки безбожницы Маринки Кайдаловны разгадал, а самой голову отсёк; и бедняк Хотен, который за свою мать вступился и целое войско разбил; и Ставр-боярин из земли Ляховецкой, чья жена в ратных состязаниях всех княжеских гридней одолела.

А окромя тех ещё много людей знатных. На почётном же месте, как раз супротив князя, богомольцы-калики сидят – не пьют, не едят, а про свои странствия рассказывают.

ГДЕ ЛЮБОВЬ, ТАМ И СВЕТ!

К слову сказать, этот пир мог и не состояться. Потому что занятому торговыми делами Соловью Будимировичу некогда было голову поднять, а ведь чтобы приметить красну девицу, надо хоть изредка по сторонам смотреть.

Да и Запава Путятична могла легко проглядеть своё счастье, ибо с утра до вечера была окружена важными боярскими сынками, да велеречивыми купеческими, да статными княжескими гриднями, которые не жалели сил, чтобы произвести на красавицу неотразимое впечатление. К тому же во дворце упорно ходили слухи, что князь намерился одарить любимую племянницу неслыханным приданым. Красота же, помноженная на богатство, доводила пыл ухажёров до температуры кипения, поэтому даже зимой в тереме Запавы было натоплено.

Особо в амурных делах преуспели купец Вышата и сотенный Елисей. Первый был круглощёк и белокур, второй – чёрен и сухолиц.

– Моей Запава будет! – говорил Вышата.

– Нет, моей! – говорил Елисей.

Вышата задаривал Запаву разными дорогими безделицами, вроде заморской белой пыли, которой посыпают щёки, чтобы прибить румянец, или яхонтовых колечек червлёного золота цены несусветной.