Илья Муромец (СИ)

Жуткий холод пробирал до костей. Редкие вспышки сознания открывали картину неба, встревоженные лица товарищей, полифонию мужских голосов разной высоты и тональности. Он уже не лежал на земле, а перемещался в пространстве между небом и землёй. Пытливый ум, цепляясь всеми чувствами за ускользающую реальность, успел понять, что его несут на руках. Илью спешно куда-то переносили, а он с трудом захватывал больными лёгкими те граммы воздуха, что ещё не позволяли умирать.

- Где Соловей? - послышался голос Ратши, - дайте мне его!

- Нет! - выдавил из себя Илья хриплым, полным боли голосом, - он должен жить, иначе моя смерть напрасна.

Голова кружилась так сильно, что казалось, ни один предмет вокруг не остаётся неуловимым. Облака, деревья, люди неслись куда-то по кругу в неистовой пляске, исчезали и снова появлялись. Образы вспыхивали внезапно, будто из неоткуда, а затем снова исчезали в этом круговороте. Илья до боли сжал кулаки, ногти до крови разодрали ладонь. Он весь покрылся потом, слово только что вынырнул из реки. Бред. Он бредил, чудилось невероятное. Невозможные звери, нелепые мысли, уродливые образы. На небо прямо с земли упал мяч, отскочил и покатился. Мяч превратился в солнце, которое неестественно скакало по небосводу. Его свет тускнел, оно уже не грело. Холодно. Было невообразимо холодно. Илья откашливался, только кашель теперь помогал ему дышать. Обрывки сознания удерживали мысль, что он должен уже умереть, но почему-то до сих ещё жив и мучается. Никто не мог высосать ему яд, было слишком поздно, и всё же он ещё дышал. Дышал с большим трудом, вдыхал со хрипом, выдыхал со свистом. И всё же был жив. В какой-то момент холод стал исчезать, а затем и вовсе стало невероятно жарко. Судороги охватили всё тело, и Илья резко поднялся на локтях и в этот мил вскрикнул и пришёл в чувства. На улице была уже ночь, отовсюду доносились мужские голоса и треск дров в костре. Нос учуял приятный запах дыма.

- Подумать только, - послышался рядом голос Михаила Игнатьевича, - живой. Ожил!

Ополченцы все как один набежали к Илье. Ратша упал возле него на колени и прикоснулся к лицу. Он не мог поверить своим глазам.

- Святогор рассказывал мне, что видел людей, выживших после укуса гадюки. Но я за всю свою жизни ни разу ничего подобного не видел.

- На нём благодать Божья, - молвил Михаил, - сам Господь его защищает. Христос даровал ему ноги, и Христос оберегает его от смерти.

В этот вечер все муромские ополченцы по-своему уверовали в силу Христа, и многие готовы были принять новую веру.

- Где Соловей? - спросил меж тем Илья, - он живой?

- Я хотел его убить, - проговорил Ратша, но твоей последней волей было сохранить ему жизнь.

- Добро.

И ко всеобщему удивлению Илья поднялся на ноги и отправился к тому месту, где привязанный к дереву сидел Чеслав - вождь разбойников. В стороне от него сидели другие пленные. Упырей среди них не было: упырей в плен никто не брал. Илья сел на корточки и заглянул в полные удивления глаза Соловья.

- Как видишь, я жив, ты не победил меня.

Чеслав опустил голову и больше не поднимал взгляд.

- Говори, - продолжал Илья, - кто надоумил тебя поднять восстание на нашей земле? Змей Горыныч?

- Нет, он не друг мне, - отвечал Соловей, - однажды я отправил к нему послов с предложением дружбы. Вернулся только один со страшными ожогами на теле и сказал, что от остальных остался только пепел.

- Тогда откуда у тебя твой посох? Разве это не знак клана Змея?

- Я не знаю, что означает его форма, как и не знаю, кто изготовил этот посох. Он достался мне от отца, от Вахрамея, а где он его добыл, мне не ведомо.

- Одни загадки, - недоверчиво произнёс Илья, - умираю, как пить охота, дайте воды кто-нибудь.

Михаил словно уже ждал этого вопроса и тут же передал муромскому гостю мех, наполненный водой. Илья жадно впился в него и осушил весь, так сильна была его жажда. В Муром он вернулся уже настоящим героем. Теперь уже никто не сомневался, что он заслуженно попал в городскую дружину, что по заслугам ради него было сделано исключение. Но теперь Илья сам обратился к князю с просьбой освободить его от должности богатырского старосты, поскольку считал, что в городе есть человек, куда более достойный этой должности, настоящий богатырь - Святогор. Тогда даже князь Глеб не смог скрыть своего удивления и своего восхищения этим юным муромским героем.

- Ты отказываешься от такой великой чести? - недоумевал он, - но чего ради?

- Я сделал своё дело, владыка. Больше мне незачем оставаться старостой. Теперь я хочу везти Соловья в Киев на великий суд перед русским народом.

- Думаю, отец Феодосий будет очень рад, если ты уедешь, - улыбнулся Глеб, - но всё-таки я прошу тебя задержаться здесь какое-то время. Мы будем судить других разбойников, друзей Соловья.