Илья Муромец. Святой богатырь

Дней через десять после столкновения с муромой, уже на закате дня, подошли они к затворенным воротам Карачарова городища. С умом было оно строено. Невелико, да прочно. И ров полон водой, и откосы вала круты – не зацепишься. И угловые башни, что высились над частоколом, были удобны для стрельбы и в поле, и вдоль заостренных бревен стены. Особливо же отметили про себя старцы умение, с каким были построены ворота. Вели они в самую большую надвратную башню острога, но не прямо, а сбоку, куда вела довольно крутая дорога. И все, что по ней шло или ехало к башне, становилось к стене правым боком – как раз под стрелы… Сажен с десяток пришлось бы нападавшему правый, щитом не прикрытый бок под стрелы да копья подставлять, пока он до ворот добежал бы. И ворота, видать, были с умом построены. Проломившийся в них оказывался в башне, а там наверняка и вторые ворота, крепче первых, есть.

Набьется ворог в башню, напрут задние, давя передних, ан перед ними – еще ворота. Кинутся назад, да упадет сверху железная решетка – забрало – и перекроет выход. А наверху для попавших в западню уж и копья готовы, и вар на огне клокочет, и смола кипит… Потому как двухэтажная башня, и пол на втором уровне так поделан, что сквозь щели в нем того, кто в башню попал, – видно, а того, кто на втором ярусе стоит, – не достать.

«Ладно строено! – враз подумали старцы. – Видать, живет в Карачаровом городище народ воинский, во многих схватках да затворах накопивший опыт боевой… Он ведь даром не дается, он на крови да бедах людских копится». Но самое главное, что отметили старцы и что жадно искали глазами, пристально изучая городище из лесной чащи, – виднелся за частоколом православный крест на деревянном шатре церковки. Разом перекрестились калики и без опаски пошли по открытому лугу, такому сырому, что и на луг-то он не больно смахивал, а походил на болото, где конному да оружному непременно завязнуть суждено.

И это отметили калики, прыгая, как зайцы, с кочки на кочку: изгоном-набегом городища не взять!

Пока добрались они до затворенных ворот – город приготовился к встрече, и хоть мычали в хлевах коровы, недавно пригнанные с поля, но явно слышали старцы, как торопливо пробежали в башню воины. Это пришлось каликам по сердцу: обутые бежали, не босые, не лапотники, но в сапогах с подковками… Стало быть, народ в городище не бедствует и во всем достаточный, а в воинском деле – не новичок…

– Молитвами святых и всехвальных Мефодия и Кирилла да сохранит вас Господь в городище сем… – дружно пропели калики, постучав в ворота клюками.

– Аминь, – ответили из башни. – Да сохранит вас Пресвятая Богородица под покровом своим.

– Аминь, – ответили, кладя поясные поклоны, старцы.

Створки ворот чуть приоткрылись – ровно настолько, чтобы прошел один человек, и старцы поочередно протиснулись в башню. Ворота за ними сразу же затворились.

В темноватой башне, где они, как и предполагали, оказались перед вторыми, наглухо затворенными воротами, голос сверху спросил:

– Молитвами и предстательством законоотец наших Кирилла и Мефодия, откуда путь держите? Чьи вы люди?..

– Из стольного града Киева. Монаси…

– Ого! – сказал кто-то невидимый, простодушно удивляясь, из какой дали явились эти странники. Давно ли идете?

– Да с полгода будет. На Покров выходили, по зимнему…

Створки вторых ворот также чуть приоткрылись, и монахи вышли на свет уже за стенами карачаровскими. Их ждали несколько крепких смугловатых и черноволосых воинов, совсем не похожих на населявшие эти края людей.

Больше всего они смахивали на печенегов или на родственных печенегам торков, что служили Киеву. Были на них черные высокие шапки-колпаки – черные клобуки… Но говорили они по-славянски чисто, и, самое главное, в расстегнутых воротах рубах виднелись гайтаны крестов.

Калик отвели к церкви, и первым их расспрашивать, кто они да откуда, принялся священник – каппадокийский грек, неведомо как оказавшийся в здешних лесных и дремучих местах.

Удостоверяться, что это монахи, не самозванцы, в те годы было бессмысленно, только истинный православный христианин, положивший для себя превыше всего служение Христу, мог заявить о вере своей. Хотя христиане были на Руси не в редкость, но большая часть племен и родов, населявших Русь, пребывали в язычестве и христиан в лучшем случае избегали, как, впрочем, и мусульман, и иудеев, а чаще – казнили без милости, принося в жертву Перуну или иным своим богам… Зачем пустились смиренные Божьи люди в столь дальнее хождение, грек не спрашивал – не по чину ему было. Раз идут – стало быть, не без причины, а коли есть причина – сами скажут.

Присматривались и монахи к городищу, к священнику, к детишкам, что шныряли повсюду и совали по-летнему облупленные уже носы в раскрытые двери церкви, где в трапезной батюшка потчевал репой и хлебом странников.