Илья Муромец. Святой богатырь

Они были его братьями, и неважно, какая мать родила его. Гаремы мусульман полнятся женщинами из самых разных краев и концов света, но все они рождают мусульман! У него самого было семь жен, одна из которых была китаянка, а две – откуда-то из Европы. И от всего этого он должен был отказаться, чтобы следовать за явившимся откуда-то гяуром в дикие края, где необрезанные жрут жирную свинину и пьют вино вопреки заветам Мохаммеда и становятся подобны накурившимся гашиша или безумным, блюющим, как издыхающие собаки. Да и эти скоты никогда не признают меня своим.

Он всматривался в черты лица спящего Ильи и думал о том, догадывается ли этот в общем, наверное, неплохой человек и храбрый воин, что происходит в душе его найденного сына? Понимает ли он, что сделал его самым одиноким человеком в мире, лишив его не только своего народа, страны, положения, но даже Бога, предлагая взамен свою отцовскую любовь, о которой Подсокольничек не просил и которая была ему не нужна…

Он тосковал по вельможе Салтырю. Мучась бессонными ночами, он вспоминал их долгие беседы, путешествия, пленительные охоты в пустыне… И ему хотелось закричать через эти страшные чужие горы: «Отец! Скажи, что мне делать?»

Особенно тоскливо становилось Подсокольничку, когда пять раз в день он слышал призыв муэдзина к молитве.

Он привык в такие минуты становиться на старый, истертый коленями зеленый коврик и в едином дыхании со всем мусульманским народом припадать к милосердным стопам Аллаха, от которых теперь отторгнут, потому что гяуры молились по-другому, и под пристальным взглядом Ильи он не мог преклонить колена, как следует правоверному мусульманину. Старик, как называл про себя Илью Подсокольничек, был набожен. Он постоянно молился, крестил на ночь Подсокольничка, точно он был ребенок, забывая при этом, что мусульманин после этого считает себя оскверненным, и, только снисходя к той любви, которой искрился Старик, Подсокольничек терпел святотатство.

Но Старик начинал раздражать его. Он устал от опеки, он устал от бесконечной вереницы людей, которым вновь и вновь показывали его – известного, заслуженного воина, как новорожденного младенца.

– Я истреблял их тысячами! – шептал он по-арабски, на том сладком языке, который способен выразить самые нежные и самые грозные чувства, пренебрегая языком славян, которому по настоянию Салтыря выучила его родная бабушка.

Иногда ему становилось жаль Старика, который превратился из грозного и могучего воителя в курицу-наседку, которая хлопочет над своим цыпленком. Подсокольничек, воспитанный в духе ислама, считал неверных, в том числе и Муромца, в лучшем случае несчастными детьми, которых нужно, все равно каким способом, приводить к вере в истинного бога. Как-то они не то чтобы поспорили с Ильей, а почувствовали, что взгляды их противоположны.

– Приневоливать никого нельзя, – сказал Илья. – Дитя не может знать, что ему во благо. – Вы же крестите младенцев.

– Мы крестим детей, чтобы очистить их от грехов родителей, а путь свой пред Господом выбирает каждый сам. И отвечать будет за дела собственные…

Подсокольничек не стал возражать. Об этом сто раз говорили и спорили они в Багдаде и в Дамаске, там, где он учился.

Он выбрал учение сынов ислама, в котором говорилось, что смерть во имя Пророка сразу избавляет от Страшного суда и от всех грехов. Поэтому, собрав вокруг себя таких же убежденных мусульман, он и возглавил отряд, не знавший поражений.

Но этот Старик победил их. Причем победил не силой, а прекрасно разработанным тактическим маневром. И это была не просто победа в битве, это была победа в войне… Значит, все дело в нем.

Подсокольничек не мог спать ночами. От него ничего не скрывалось, и он знал все донесения разведчиков. Арабы ушли из Армении, армянские войска сдались византийцам. Огромный кусок Кавказа вошел в состав Византийской империи. И все это – заслуга Старика, который безмятежно спит, помолившись и помахав перед собою рукой, чертя крест… Странный и нелепый жест.

«Аллах испытывает меня! – думал Подсокольничек, слушая дыхание Ильи. – Не я ли учил, что ради славы Аллаха, ради воли его следует жертвовать всем?.. Этот человек называет себя моим отцом, но он гяур, он лишил меня всего: родины, славы, друзей, он хочет увести меня в свою землю… Раб дорожит жизнью и готов жертвовать ради нее чем угодно, терпеть любые унижения, лишь бы жить! Человек благородной крови не дорожит жизнью ни своей, ни чужой, пусть это будет жизнь человека, который когда-то породил его на свет…»

Он думал так не единожды, и, когда услышал, что завтра поутру византийская армия и русский корпус выходят из лагеря, чтобы следовать через Кавказский хребет в Крым, то есть навсегда увести его, лишить даже надежды на возвращение, он решился.

Он долго лежал с открытыми глазами, думая о том, что совершил страшный грех перед Аллахом – проиграл сражение, погубил лучших воинов и потерял часть арабских завоеваний. Он должен искупить вину. Он должен убить этого Старика, чьей волей и воинским талантом были разбиты мусульмане.