Илья Муромец. Святой богатырь

– Господи, помоги, Господи, вразуми! Возьми щит заступничества Своего, покрой меня милостью Твоею, ибо не о себе помышляю, но о всем народе православном… – шептал Илья, встречая молитвой рассветы.

Отроки, что шли верст на пять впереди Ильи, вернулись с вестью:

– Дале дороги нет! Разбойник соловый, белоглазый перекрыл. Поборы самочинно творит и берет пошлины подорожные как ему вздумается. А того ведь разбойника все страшатся, и в такую он силу вошел, что пошлины ему загодя высылают, да и то, расплатившись, никто без опаски не ездит, потому соловый истинно разбойник. Слова не держит, и ежели что из товаров или коней ему приглянется – берет без стыда, а борониться станешь – лютой смертью казнит.

– Что ж он так своевольничает? – удивился Илья. – Аль на него управы нет?

– А какая тут управа? Князь киевский далеко, а хазары сюды, в леса дремучие, не заходят; в полной своей власти пребывает разбойник. Так что силы у нас малые – надо бы места эти округ объехать!

А гридень карачаровский посетовал:

– Надо бы не конно идти, а на стругах по рекам сплавляться! Вот бы и миновали места эти разбойные.

– Как не так! – сказал Илья. – На реке как раз хазарам не то варягам в зубы и въедем! Они на каждом перекате заставы держат, а такие пошлины дерут, что нам весь Карачаров заложить придется, и то до Киева выкупов не хватит! Нельзя рекой идти!

– Смотри! – вздохнули отроки. – Ты у нас набольший!

– Силы у нас малые! – посетовал гридень. – А то бы заломать его, сатану! А придется тайно лесами обходить!

– Не придется! – сказал Илья.

Ночью, переобувшись в лапти, с одним ножом у пояса, пошел вперед, да не прямо, а здоровенного крюка от дороги загнул так, что к заставе мерянской подошел с тылу, никем не замеченный.

Была застава промеж двух болот на гати поставлена, как раз где гать из болота выходила на крепкую землю. Здесь роща была густая, дубовая. В лунном свете разглядел Илья и помосты, для засадных стрелков понаделанные, и укрытия их тайные. Все ему открылось, как разбой чинился: обоз либо конного путника на открытом безлесном болоте далеко видать. Вот его издали соловые и примечали, посвистом своим малым подымали всю засаду, к разбойному нападению изготавливались. А как проезжий – конный ли, пеший – к твердой земле подходил, где вовсе гать узкой становилась, путали его свистом лютым да криком, а может, и еще чем… Кони-то от страха, от неожиданности с гати сшибалися, в болотине вязли, тут их голыми руками и брали…

– Не так страшен черт, как его малюют! – сказал Илья, воротясь под утро к своим. – Многих соловей поклевал, а нами авось подавится. – И завалился спать до полудня.

– Илья! – будил его гридень. – Уж солнце высоко… Идем аль нет?

– А вот и славно, что высоко! – щурясь и почесывая смоляную кудрявую бороду, сказал Илья. – Оно нам и надобно, потому что от солнца на разбойника заходить станем, чтобы ему стрелить нас несподручно было.

Илья подробно растолковал каждому, как нужно действовать. Каждого расспросил, что да как тот станет делать… И маленький отряд вышел к болоту, сам же Илья пошел в обход по оставленным ночью приметкам. Он вышел как раз в тот момент, когда на дальнем краю болота показались кони и волокуши его товарищей. Тихий посвист собрал всех соловых, быстро и толково разобравшихся по засаде. Илья стоял, затаясь в густом орешнике, и смотрел, как желтоволосые, в рубашках из сыромятной кожи, в кожаных белых штанах, лучники занимают позицию.

Илья ждал вождя – самого разбойника, самого Одихмантьевича, как именовала его молва.

Немолодой, коротконогий и широкоплечий вождь полез по приставленной лестнице на помост, устроенный на дубе среди густой листвы. Илья хорошо рассмотрел его гладкое безусое лицо, лисьего цвета бороду под подбородком, жабий тонкогубый рот… Дорогой лук с накладками, короткий меч и нож на поясе. Он что-то тихонько просвистел своим воинам. Они ответили ему таким же тихим свистом. Так, переговариваясь свистом, они дожидались проезжающих, которые еле тянулись по гати. Впереди шел всего один конник, а дальше – волокуши и конные носилки.

Илья приказал своим двигаться как можно медленнее, чтобы воины в засаде перегорели жаждой боя, истомились в ожидании. Ему было видно, как его товарищи останавливались, перекладывали вьюки, еле-еле подходя к твердой земле, где их ждала засада. Воины Соловья Одихмантьевича пересвистывались все нетерпеливее. Некоторые, не выдержав, уже спускались с помостов и изготавливались в кустах к рукопашной.

Илья не боялся, что его заметят. Ветер дул ему в лицо, а солнце светило в спину. И даже если бы Бурушка заржал, то Соловей не обратил бы на это особого внимания. По гати шли кони, и, откуда донеслось ржание, было не понять!

Наконец не выдержал сам Одихмантьевич.

Он что-то властно присвистнул-сказал – бойцы кинулись к дороге, и тут раздался страшный, переливчатый, сверлящий уши свист.