Илья Репин

Для начала в «Пенатах» появилась стиральная машина, и Нордман сама очень часто крутила ее ручку. Вслед за стиральной машиной появились пылесос и машинка для нарезания хлеба – говорят, очень полезная в быту вещь. Ну и, наконец, Наталья Борисовна выписала из Дрездена «волшебный сундук» – специальный ящик, который был внутри обит подушками и в течение всего дня сохранял пищу горячей.

В 1909 году хозяйка «Пенатов» увлеклась кооперацией. Организованный ею «кооператив» объединил самую разную публику – от литераторов до извозчиков. Летом «кооператоры» собирались в репинском парке – на лужайке, которую Нордман назвала «площадью Гомера». Главной целью «кооперации» были просвещение и полезные развлечения.

Зимой, в холода, Наталья Борисовна приглашала «кооператоров» к себе в гостиную. Причем желающих поучаствовать в собраниях было так много, что иногда сюда набивалось человек по шестьдесят! Присутствующие в основном читали друг другу лекции на разные темы – от устройства Вселенной до шитья сапог. Однажды местная повивальная бабка прочла доклад на тему «О приемах родовспомогательной техники».

После собраний обычно пили чай, на который скидывались по одной копейке. Заканчивались собрания танцами под гармошку и балалайку и пением современных песен.

«Кооперативные собрания» очень увлекли и Илью Ефимовича. В 1910 году он написал «Песню кооператоров» и «Устав кооперации», купил для «кооперативных» целей деревянный летний театр, который Наталья Борисовна назвала «Народный дом Пролетарии». Там в 1911 году она организовала первый в этих местах детский сад и сама каждый день занималась с детьми.

Пропагандистскую деятельность Натальи Борисовны и оригинальный быт «Пенатов» обсуждал весь Петербург. Нордман была модной фигурой. Постепенно она так увлеклась своей миссией пропагандистки «нового образа жизни», что начала все больше отдаляться от конкретных житейских забот, и ее шумная общественная деятельность стала утомлять Репина.

В какой-то момент супруги поняли, что не могут быть рядом. Наталья Борисовна писала как-то своей подруге, что Репин ее очень нехорошо ругал, и обвинял, и упрекал даже, и что ей очень не хочется всё это слушать, что она, пожалуй, переедет в маленькую дачку около театра, который они купили для просветительских целей. Так Нордман и сделала. Чтобы прекратить скандалы, она решила ненадолго уехать. Вскоре выяснилось, что Наталья Борисовна серьезно больна: у нее обнаружили туберкулез горла. 20 февраля 1914 года Репин посадил Нордман в поезд: она уезжала в Швейцарию лечиться. В этот день они виделись последний раз.

После отъезда Натальи Борисовны Репин не остался в «Пенатах» в одиночестве. К нему приехали дочери, которые никогда прежде в присутствии Нордман здесь не появлялись.

В «Пенатах» по-прежнему проходят шумные и веселые «среды». У художника гостит Шаляпин – Репин пишет его портрет. Илья Ефимович выезжает в театр, посещает выставки, много работает. Он пишет Наталье Борисовне нежные письма: «Я начинаю Вас любить глубокой любовью. Да, более 15 лет совместной жизни нельзя вдруг вычеркнуть. Устанавливается родственность незаменимая… Сегодня видел Вас во сне: Вы за роялем, аккомпанируя себе, пели очень чувствительный романс про любовь. Дай Вам Бог поскорее поправиться!»

Наталья Борисовна не просила Репина приехать. Но она надеялась, что мужчина, с которым была близка, поймет ее, бросит все и примчится в Швейцарию, чтобы быть с ней до конца. Но Репин ограничивался письмами и денежными переводами. От денег гордая Нордман отказывалась. Не Репину, а другу Чуковскому она напишет: «Я поняла, что никому не нужна…» Она умирала в одиночестве, в больнице для бедных. Ее не стало 28 июня 1914 года. Ей было всего 50 лет.

Репин хотел похоронить Нордман в Петербурге, в Александро-Невской лавре, где когда-то купил два места – для себя и для Натальи Борисовны. Он послал в Швейцарию телеграмму, в которой просил не хоронить Нордман до его приезда, но опоздал. Он смог приехать только после похорон, чтобы увидеть ее могилу.

Побывав на могиле Нордман в Швейцарии, Репин съездил в Венецию и, вернувшись в Куоккалу, поручил хозяйство своей дочери Вере Ильиничне. Память Натальи Борисовны он почтил небольшой статьей, написанной в его обычном дифирамбическом стиле. Возможно, что он и тосковал по умершей, но сам тон его голоса, которым он в первую же «среду» заявил посетителям, что отныне в «Пенатах» начнутся другие времена, показывал, как удручали его в последнее время порядки, заведенные Натальей Борисовной.