Илья (СИ)

И была еще история с маленьким мальчиком по имени Нестор. У мальчика этого были кривые, слабые ножки, и ходил он с трудом, опираясь на костылики. Мать его, вдова, сводившая концы с концами, продавая зелень и соленья со своего огорода, прослышала о том, как исцелился Муромец, и пришла к Илье со слезной мольбой: научить, что нужно сделать, чтобы и ее сыночек твердо встал на ноги. Илья честно рассказал ей все, сказал, что не знает, почему таинственные странники пришли именно к нему, и что нужно, чтобы они пришли, и тем более не умеет исцелять, — и пошел вместе с ней к мальчишке. И потом приходил неоднократно. И даже, говорили, Вольгу-нелюдя приводил; тот только головой покачал. Илья показывал Нестору упражнения, которыми воины укрепляют ноги (доглядчики Фомы Евсеича доносили, что мальчик упражнения с усердием выполнял и примерно через год ходил пусть и медленно, опираясь на палочку, но уже без костылей), помногу разговаривал с ним и нанял ему учителя грамоты. А когда Нестор удивительно быстро грамоту освоил — и других учителей. Мальчишка оказался даровитым и жадным до знаний. «Служить Руси словом, — будто бы сказал ему Илья, — не меньшая честь и доблесть, чем служить оружием». Впрочем, мальчишка мог это и придумать.

И таких ни о чем не говорящих, но привлекших внимание автора сообщений хватило на несколько страниц убористым почерком дотошного Фомы Евсеича.

Владимир отодвинул доклад и вздохнул. Он, будучи человеком чутким, и сам замечал во дворце какое-то неуловимое изменение настроений, связанное с присутствием Муромца. Вроде бы в добрую сторону, но доброе или злое, а в его собственном дворце все изменения должны были быть связаны только с ним. Так что буйну голову с плеч Илюшке рубить не за что, но пусть сидит на заставе. Безвылазно сидит. И без Добрыни, Добрыню князь ему не отдаст.

Вот отгуляет Никитич медовый месяц — и поедет с посольством в дальние закатные страны. Надолго поедет. Послом постоянным.

Владимир вспомнил доклад Добрыни о монахе Амадео и его спутнике. Добрыня, долго наблюдавший за обоими, оставил мысль считать их доглядчиками. Постепенно выяснил многое. Монах искал в русской земле какую-то вещь, чтимую католиками и еще больше — еретиками. Грек, настоящее имя которого, как выведал путем сложной и долгой переписки Добрыня, было Сервлий, и который считался учеником еретика Иоанна Итала, был преследователем ересей, чем, по-видимому, и объяснялось то, что он составлял компанию монаху. Пускай ищут, нас это не касается. Но молодец, Добрыня, даже имя узнал. Вот и поедет туда, разбираться в дрязгах Царьграда и Ватикана, Руси на пользу. И Алешку пусть берет.

Вольга… Этот пусть как хочет. Говоря по чести, ни власти над полузмеем, ни доверия к нему у Владимира в полной мере никогда не было.

Илья и не думал спорить; он и сам был рад уехать на заставу. В Киеве Алены не было; это он чувствовал всей душой. Странно было в любимом городе, где было столько друзей, где человеческие лица, разные, с разным выражением, притягивали, как и раньше, его любящий взгляд, испытывать эту тоску, это выматывающее чувство, что здесь ее нет.

В дальних обходах было легче. Когда Илья ехал по заснеженной степи, греясь у костров или в чьей-то случайной хате, и продолжал свой путь, он как будто Русскую землю, которую охранял и которая давала ему силу, охватывал душой и знал: Алена есть. И в каждом обходе надежда встретить ее, наткнуться на ее след, тайно приподнимала душу. Он не испытывал разочарования, возвращаясь за частокол заставы, где горел огонь в печи и где его ждали. Просто готовился к следующему обходу.

Глава 14

Дюк Степанович и Чурило Пленкович, к удивлению многих, оказались неплохими воинами, хотя повозиться с ними пришлось. Утром, до света, Илья будил их, поднимал, стонущих и кряхтящих, и желающих ему споткнуться и получить синяк под глаз, с теплых лежанок и гнал на двор — обтираться снегом. По первому разу, услышав, что говорил им делать Илья, щеголи дружно взвыли и отказались верить, что такое изуверство вообще возможно в Божьем мире. Но, выпихнутые во двор, увидели других воинов заставы, которые делали именно это: с уханьем и хохотом обтирали снегом голые торсы, и, накинув одежонку, но не надевая шуб и зипунов, бегали по двору, взрывая снег сапогами. Потом вставали в пары и тренировались — на мечах, на кулачки, иным хитрым боем, кто какой умел.

Щеголи смирились, подставили белые свои тела обжигающим охапкам и впредь выполняли урок не хуже прочих, однако норовили проспать. Но на это был у них бич карающий и ангел мстящий — Илья Муромец.

И не отставал, негодный, пока не втянулись Чурило и Дюк и не поднялись однажды в урочное время, никем не подгоняемые, удивляясь сами себе.