Илья (СИ)

- А какая тайна нужна тебе, Илья? - одна подплыла совсем близко, очень молодая; у нее было личико любознательной девчонки, из тех умниц, кому все интересно, и темные, холодные провалы глаз. - Видишь, мы знаем, как тебя зовут. Мы многое знаем.

- Хочется, чтобы людям было хорошо, - через силу выговорил он. - Всем.

Он помолчал. Она тоже молчала, рассматривая его своими ледяными провалами.

- Я не утопленница, - сказала она тихо, - у меня не было несчастной любви и любимого-изменника. У меня вообще никакой любви не было, не успела. Я подслушала, как отец - он постоялый двор держал - сговаривался с разбойниками приезжих убивать, добычу делить. А он узнал. Я болтушка была, отец не поверил, что смолчу. Да и не смолчала бы. Меня связали и бросили в омут.

- Тогда почему же ты здесь?!

- Попросила. Матерь-Мокошу. Жить очень хотелось. Хоть как-нибудь.

- И как?

- Никак, - зло сказала она, - Двести лет - и все время никак, - и плеснув хвостом, ушла на глубину.

****

Из записок брата Амадео.

"...Я слышал историю о том, что способность ходить Илии из Мурома дали ангелы Господни, и вполне ей верю, несмотря на то, что речь идет о схизматике. Я слишком многое видел в своем путешествии и помню, что пути Господни неисповедимы. Вполне возможно, что и на схизматиков у Него имеются Свои планы в ожидании того, когда они прозреют. Я наблюдал Илию в течение нашего долгого совместного пребывания и могу свидетельствовать: он наделен не только сверхъестественной силой, но и поистине небесной добротой. Удивляться здесь приходится не тому, что ангелы посетили его, а тому, что они вручили ему меч, а не пальмовую ветвь, которая, по моему скромному разумению, пристала бы ему куда больше. Но кто я такой... "

Глава 7

Добрыни Никитича не было среди богатырей, выдержавших бой у заводей и уничтоживших басурманское войско. Ловля лебедей не интересовала его; гораздо больше занимало Добрыню письмо, доставленное прознатчиком Владимиру до того, как оно попадет к адресату. Дело Добрыни было его перевести, ну и, конечно, высказать князю свои соображения. При беглом просмотре письмо заинтересовало Добрыню, и он с нетерпением ждал окончания ужина, чтобы к нему вернуться.

Письмо было адресовано Антонио Морано, веницейцу, человеку в Киеве известному. Морано был богат, держал торговый дом, и через свои венецианские связи снабжал способных тряхнуть мошной киевлян веницейскими, ромейскими и прочими заморскими товарами, в свою очередь отправляя туда товары с Руси, поставляемые его агентами, прежде всего - меха. Он принадлежал к числу проживающих в Киеве влиятельных иностранцев, за кем Владимир дал своим людям указание присматривать; иностранцев, чья деятельность на Руси, по подозрениям князя, не исчерпывалась тем, что они показывали открыто. На ту же мысль наводило и письмо, к которому торопился вернуться Добрыня и которое к утру должно было тихо и незаметно вернуться туда, откуда было взято, - в подкладку кафтана служащего Морано, который, съездив на родину и вернувшись, тут же "случайно" встретил приятеля и под его влиянием решил дать себе денек отдыха, прежде чем показаться пред очи хозяина. Ну, и упился. Бывает.

В письме некто, подписавшийся "известный тебе Винсенте", просил Морано разузнать о судьбе "наших друзей, посланных по важному делу в глубь этой дикой страны схизматиков", и давно переставших присылать условленные письма, причем описание "друзей", даваемое Винсенте, заставляло вспомнить две кучки иноземных доспехов и монашескую рясу, найденнные в жутком соловьевом овраге. Судя по указанной Винсенте дате предполагаемого прибытия этих троих на Русь, копаться в найденных чашах Фоме Евсеичу было незачем: "в глубь дикой страны схизматиков" несчастные не попали; просто никак не могли успеть побывать где-нибудь далеко и вернуться; соловьиный свист застал их на пути туда.

На листке пергамента, внимательно осмотренном Добрыней, не было никаких условных знаков, - ничего, кроме подписи. Зато печать заставила его встрепенуться. Он несколько раз тщательно скопировал это грубоватое изображение чаши и креста; сейчас, среди ночи, будить Фому Евсеича незачем, а вот завтра надо будет стребовать с него найденный в овраге золотой медальон и сличить. Сдавалось Добрыне, что полустертое, невнятное изображение на нем было тем же самым.

****

Антонио Морано явился лично к княжескому двору, предъявил то самое письмо, которое князю и Добрыне было уже известно (правда, без печати, которая была с листка аккуратно соскоблена), сам перевел строчки о "наших друзьях", несколько исказив написанное при переводе, и нижайше просил князя отдать ему оставшееся после его несчастных соотечественников, дабы отправить на родину их близким. На что князь и дал свое соизволение.

Морано также через подставных лиц настойчиво искал в среде скупщиков краденого некий старый золотой медальон, но успеха в этом предприятии не имел.

****