Илиада Капитана Блада

Пока Биверсток перебирал эти мысли, полковник следил за тем, как развивается игра. И чем дальше, тем меньше эта картина ему нравилась. Белокурая девочка, опустив руки, стояла в траве, а вокруг прыгали, кричали, размахивали руками пятеро или шестеро детей племянницы во главе с Лавинией. Время от времени они дергали белокурую девочку за рукав или край платья, а то и за волосы. Эта забава более напоминала ему не игру, а обыкновенную травлю. Причем девочка с белыми волосами не плакала, не огрызалась и лишь время от времени оглядывалась на самых агрессивных игрунов. В лице ее не выражалось ничего, хотя бы отдаленно свидетельствующего об испуге.

— Жулик этот с «Девоншира» что-то около месяца назад заходил к нам в Порт-Ройял.

— Работорговец?

— Он.

— Ну и что?

— Ну и среди прочих, среди негров, сидит, смотрю, плачет. Гринуэй сказал, что это дочка какого-то каторжника. Ну и пожалел я сироту.

— Он продал ее вам?

Биверсток покашлял.

— Я подумал, что так будет лучше. Что ей делать на корабле этого мужлана? А тут еще Лавиния к ней привязалась.

— Это заметно, — негромко сказал полковник.

— Что вы говорите?

— Что ваша дочка очень живой ребенок.

Ватага разгоряченных детей оставила белокурую девочку в покое и понеслась к цветнику, куда старый слуга Томас привел седогривого пони.

— И что самое интересное, милорд, она оказалась немой.

— Немой?

— Или по крайней мере ее нельзя научить ни одному цивилизованному языку.

— Интересно.

Девочка словно почувствовала, что говорят о ней, повернула голову и посмотрела в сторону террасы под пальмовым навесом.

— Мой Томас, вон он у цветника, — продолжал плантатор, — вот он у меня большой мыслитель. Он говорит, что у его племени, там, в Африке, есть поверье, будто обезьяны не разговаривают только за тем, чтобы их не заставили работать.

Биверсток расхохотался собственным словам, с трудом удерживая во рту сдобренную портвейном индюшатину.

— На обезьяну она не похожа.

— Но работать она не хочет. Ничего нельзя заставить сделать, ну просто ничего.

Губернатор встал. Он, кстати, сидел за трапезой, не снимая свой плащ, что выглядело странно в такую жару, и направился прямо к девочке, о которой только что шел разговор. Она продолжала одиноко стоять посреди лужайки. Она ни одним движением не показала, что на нее производит хоть какое-то впечатление приближение высокого мужчины с бледным лицом в богатом черном камзоле и черном ветхом плаще.

Хозяин встал и последовал за гостем в некотором отдалении с полным бокалом в руках.

Дети, наперебой теребившие пони и досаждавшие старому Томасу глупыми вопросами, тоже заметили, что происходит. Маленькой толпой, тихо шушукаясь, они со своей стороны приблизились к месту общего интереса.

Несколько секунд полковник Блад внимательно всматривался в лицо девочки. Досада из-за бездарного и ненужного визита к этому лукавому обжоре перестала его терзать. Он тихо спросил:

— Как тебя зовут?

— Елена.

Надо ли говорить, что и мистер Биверсток, и дети, и старый Томас, и даже седогривый пони остолбенели, окаменели, потеряли дар речи. Трудно сказать, сколько могло бы продолжаться это оцепенение, если бы его превосходительство губернатор не повернулся к хозяину и не спросил:

— Сколько вы за нее заплатили?

Плантатор поднял брови, выпятил губы, отвел в сторону руку, но сказать так ничего и не успел. Лавиния, стоявшая несколько в стороне, громко и безапелляционно заявила:

— Двадцать пять фунтов.

Глава вторая Лучшая подруга

Осторожно ступая по каменистому дну, лошади перешли неглубокий ручей и стали шагом подниматься по пологому склону, местами поросшему кустарником.

Мисс Элен ехала немного впереди, изящно откинувшись в дамском седле. На ней была белая амазонка и белая же широкополая шляпа. У самой вершины холма она остановилась, образовав на мгновение вместе со своей лошадью романтическую и величественную конную статую.

Энтони невольно залюбовался ею и несколько секунд не решался приблизиться, чтобы не нарушить это внезапное одиночество.

С того места, где остановилась мисс Элен, открывался впечатляющий вид. И Порт-Ройял с белыми домами, зелеными крышами, и гавань с игрушечными корабликами, и проплешины гигантских мелей слева от форта, и сияющие в сиреневой дымке морские дали. Элен глубоко вздохнула и, не оборачиваясь к брату, спросила:

— Так ты не ответил мне, Энтони, ты пойдешь сегодня на эту вечеринку или нет?

— Ты говоришь так, как будто тебе этого не хочется.

— Дело совсем не в этом, — Элен слегка прикусила верхнюю губу, что свидетельствовало о сильном раздражении, — я просто хочу знать точно — да или нет. Я хочу успеть уложить волосы.

Энтони пожал плечами:

— Лавиния твоя лучшая подруга, а ты готовишься в гости, как на поединок.

— Не говори глупостей, Энтони. Лавиния действительно моя ближайшая подруга, и поэтому мне не хотелось бы своим затрапезным видом испортить ей праздник. Ты же знаешь, какое для нее значение имеют подобные вещи.

— Будь по-твоему. У вас, женщин, всегда какие-то сложности на пустом месте.

Элен опять прикусила губу.

— Тем не менее ты мне так и не ответил.