Ильич

Дождь висел в воздухе, как слезы Бога. За пологим горбом холма виднелись пятиэтажки «Коминтерна» — пригорода Средневолжска. Слева и справа, на склоне за заборами, похожими на сломанные антенны, торчали разномастные домики дачного товарищества «Прогресс». Чахлый лесок справа, а ближе, за будкой Афганца — ворота, сваренные из арматуры. Сверху ржавая вывеска: «ООО «Бедный Ёрик». Ниже надпись по-английски: «Pet Sematary[1]». Ещё ниже — перевод, надпись краской от руки, криво: «Кладбище домашних любимцев».

Серый хотел ещё раз вздохнуть, но передумал и плюнул в лужу у двери.

Год назад Афганец назвал идею сделать на выданном родителям Серого горсоветом ещё в восемьдесят пятом дачном участке кладбище для собак и прочих хомяков — «хороший бизнес». С тех пор на кривом, пологом куске земли, с трёх сторон затянутом сеткой-рабицей, появилось с пару десятков могил четвероногих спутников человека, некоторые даже с памятниками, а за будкой, у опоры ЛЭП, разместился небольшой «колумбарий» — залитая цементом площадка, куда вмуровывались урны с прахом. Кремацию Афганец проводил лично, в бочке возле туалета. Похоронить собаку или любое другое животное в «колумбарий» стоило дороже, чем просто в землю, и поэтому было более популярно среди средневолжских коммерсов и «новых русских».

Вообще раньше, «до всего», в той, «мирной», как её называл Челло, жизни, средневолжцы как-то не особо увлекались содержанием домашних животных. Была, конечно, кучка собачников с породистыми псами — модными колли, смешными эрдельтерьерами, которых Серый в детстве именовал «сардельтерьерами», нелепыми пуделями и всякими немецкими овчарками. Они собирались выгуливать разномастные собачьи стада за «технарьским» стадионом, у них там была площадка с бумом и всякими прочими препятствиями для собак.

В пёстром собачьем стаде выделялись изящная афганская борзая, принадлежавшая инженеру с Мехзавода Короткову и собака былинных статей — московская сторожевая Альма, жившая у тренера спортшколы Ахметова. Поскольку псы были приметными, их в городе знали практически все и даже как-то гордились, как гордятся городскими сумасшедшими или инвалидами: «А это дядя Витя-самовар. Ему на войне руки и ноги оторвало, но жена его привезла из госпиталя и с тех пор сорок лет уже живут. Трое детей у них, восемь внуков, прикинь?»

Ещё, помимо породистых собак, «до всего» в Средневолжске держали дворняжек, в основном по частным домам на окраинах, и всяких мелких болонок «бабушкина радость» в квартирах. В общем, собак было немного, кошек вообще никто не считал, да как-то людям было не до этого — они работали, строили светлое будущее, по вечерам читали газет «Труд» и смотрели «Кинопанораму» или «Вокруг смеха».

А потом светлое будущее отодвинулось за круги этого мира, было официально объявлено, что всё, ради чего надрывались несколько поколений — зря, и теперь у нас капитализм. Теперь главное — бизнес и бабки. И ещё «homo homini lupus est[2]», как называл это Челло.

Как ни странно, но первым делом все глобальнейшие изменения, произошедшие в бывшем «тоталитарном советском», а ныне «свободном россиянском» обществе, отразились на собаках. Точнее, на их породах. Куда-то исчезли благородные колли и интеллигентные эрдели. Даже честные солдафоны-овчарки пропали, словно бы их за годы и годы безупречной службы на благо охраны общественного порядка приравняли к героям «огоньковских» публикаций, «палачам НКВД» и неким метафизическим лобзиком вырезали из плоти бытия навсегда.

Теперь по центральным улицам Средневолжска фланировали начинающие предприниматели и вполне себе сложившиеся акулы местного капитализма, а также бандиты, менты и успешные юристы. А рядом с ними на «строгачах» вышагивали, сурово оглядывая пространство окрест, мордастые ротвейлеры, красноглазые мастино неополитано, мрачные кавказцы, похожие взглядом на уголовников-рецидивистов стаффордширские терьеры и «хиты сезона» — питбули.

Об этих собаках ходили легенды, их заводили не просто из-за какой-то там абстрактной «любви к животным». Это был особый, крутой, как теперь говорили, понт. Каждый уважающий себя «браток» просто обязан был иметь на пассажирском сидении своей «девяносто девятой» хотя бы бультерьера, свинячьими глазками садиста зыркающего на каждого, подходящего к машине.

Считалось, что лучшей охранной системы автомобиля, чем буль или стафф, не существует. Даже придуманный сатириком Задорновым «клоп-спидоносец» пасовал перед их челюстями, по слухам, способными перекусить ствол автомата Калашникова.