Иллюстрированная история эротического искусства. Часть вторая

Желание прославиться красотой превозмогало зачастую все чувство стыдливости. Мисс Стюарт, одна из наиболее выдающихся английских красавиц, впоследствии жена герцога Ричмондского, не могла равнодушно слышать, когда в обществе кто-нибудь начинал превозносить красоту ног или груди какой-нибудь женщины: она тотчас же принималась демонстрировать свои прелести и старалась доказать, что прославляемая красота не может даже сравниться с ее красотой. Граммон рассказывает, что однажды при дворе разговор зашел о красоте некоторых дам. Наконец кто-то упомянул о только что приехавшем в Лондон русском посольстве. Один лорд заметил: «У всех московитов красивые жены. Особенно хороши у них ноги». В ответ король возразил, что «нет ничего красивее, чем нога мисс Стюарт». Чтобы подтвердить эти слова короля, мисс Стюарт, нисколько не стесняясь, продемонстрировала тут же на глазах у всех красоту своих ног, подняв юбку выше колен. После этого началось подробное обсуждение красоты ее ног.

Это звучит для нас, конечно, несколько странно, но что на такой лад было в то время настроено все лучшее английское общество, можно подтвердить на множестве примеров. Логическим последствием такого грубо эротического настроения было, конечно, то, что о какой-либо верности в этом обществе не могло быть и речи. Это справедливо в отношении как женщин, так и мужчин, в отношении как простой любви, так и брака. Молва гласила: у очень немногих женщин можно гордиться тем, что ты единственный любовник, и у еще гораздо более немногих, что ты первый.

Этим грубым формам интимной жизни соответствовали в точности все остальные формы жизни вообще — и умственные наслаждения, и публичные развлечения. Умственные наслаждения уподоблялись всецело общему нравственному состоянию. Это доказывает прежде всего грубо эротический характер английской литературы эпохи реставрации. Для знатока этой литературы достаточно назвать хотя бы имена Рочестера, Драйдена, Ванбру, Фаркера, д'Юрфе и других.

Общественные развлечения представляют собой, как мы уже говорили, такую же картину. Тут процветали такие увеселения и зрелища, как петушиные бои, бокс, борьба, — вообще развлечения, во время которых можно было тесниться, толкаться, кричать, шуметь, испытывать сильное возбуждение и пр. Короче говоря, то были первичные формы демократической жизни. И целый мир отделял эту жизнь от утонченной элегантности французского общества, и притом мир, который всегда находится на перепутье между жизнью и смертью.

* * *

Грубость наслаждения жизнью проистекала не из общего политического угнетения, а, наоборот, из высшей меры и полноты гражданской свободы, наряду с разнузданностью нравов стояло неограниченное право на свободу мнения. И это не только парализовало гибельное влияние развращенности, но и постепенно, правда, довольно медленно, вело к очищению нравов.

Форма жизни обусловливается ее содержанием. В Англии вследствие общей гражданской свободы сатирический смех стал не изысканным лакомым куском для нутра немногих избранных, не аристократическим деликатесом, а демократической здоровой пищей. В то время как во Франции границы карикатуры все более и более стирались, в Англии они становились, наоборот, все более и более резкими и отчетливыми. Английская карикатура от Хогарта до Роулендсона, т. е. приблизительно до 1820 года, до решительного поворота в общественной жизни Англии, обнаруживает сплошную непрерывную тенденцию развития в сторону гротеска.

Карикатура и в Англии носила, конечно, прежде всего личный характер. Но относительно большая гражданская свобода, которая давала право любой критики существующих порядков, превращала отдельные личности в воплощение соответствующих учреждений или идей. В многочисленных словесных и изобразительных карикатурах остроумие не ограничивается поэтому чисто личной сферой, хотя последняя и служит формулой самого нападения. С другой стороны, распущенные формы, в которые выливалась частная и общественная жизнь того времени, вели к образованию самых смелых форм и к употреблению наиболее выразительных средств. Благодаря этому сатира сама собой столкнулась с эротикой. И этим средством она пользовалась до тех пор, пока мораль боязливым стыдом и трусостью не зажала всем ртов. Морализирующей тенденции, которая делала английскую карикатуру во многих частях ее совестью эпохи, классическая грубость заплатила очень ничтожную дань, так как серьезные проповедники морали пользовались, как известно, все еще самым откровенным языком.