Если за этим комплексом легенд мы признаем этиологическое значение, то при объяснении его будем стоять на исторической почве; но это очень неверная почва крайне недостаточно известной нам истории. Конечно, говорить определенно о троянском происхождении Рима не позволяет недостаток источников, но отрицать такой связи нельзя ввиду преданий, упоминающих в различных местах Италии о таких героях, как Эней, Антенор и принадлежащий к троянскому циклу Диомед. Большую важность имеет вопрос о связи между Энеем и Лациумом. К. О. Мюллер указывал источник ее в Сивиллиных книгах. Позднее мы скажем о великом влиянии, которое азиатско-греко-италийская сивилла (Erythrae, Gergis, Cumae) имела на развитие римской религии, и будем иметь ее в виду при объяснении саги об Энее. Против этого, однако, можно возразить, что не ясно, почему Эней не имеет прямой связи с Римом, а только с Лавинием (Lavinium), и что если бы этот взгляд был верен, то Эней должен бы находиться в соотношении с культом Аполлона, чего, однако, нет; но, несмотря на это, нельзя отвергать, что и Сивилла тоже способствовала развитию и распространению саги об Энее. Еще более важно, по-видимому, то, на что указывает Преллер относительно культа Афродиты, который также процветал в Сицилии (Егух), Италии и повсюду вместе с собою приводил и образ Энея. В Лавинии такой соединительный пункт представлял святилище Афродиты (Frutis, Venus).
Но всего правильнее воззрение Вёрнера, что при посредстве морской торговли, которая еще в раннее время объединяла Лациум с греческими колониями, Этрурией и Карфагеном, легенда об Энее была принесена с разных сторон и в различных видоизменениях.
Легенда прежде всего переносила основание Лавиния на Энея. Принесенный к берегам Лациума со своими троянцами, Эней (или собственно его сын Асканий) признал эту страну за назначенную ему во исполнение древнего предсказания, и спутники его совершили там жертвенную). Супоросая свинья, которую тоже должны были принести в жертву, убежала и показала место, где следовало основать новый город, причем принесла тридцать поросят – символ тридцати союзных латинских городов. К этим двум чудесам (prodigii) присоединилось, при построении Лавиния, еще третье: огонь в лесу, поддерживаемый орлом и волком, который старалась погасить горихвостка, не погас: это означало, что очаг нового поселения, находившегося под защитой Юпитера и Марса, не мог быть уничтожен враждебными рутулами.
Борьба и союз пришельцев троян с туземным царем Латином, на дочери которого Лавинии женился Эней, рассказываются опять различно. К союзным троянцам и туземцам становятся во враждебные отношения Турн и тиран из Церэ, Мезенций; без сомнения, в этих личностях сохраняется воспоминание о борьбе с этрусками. Чем более развивалась сага, тем более переход от Лавиния к Альбе и от Альбы к Риму казался соответствующим исторической достоверности. Здесь мы преимущественно укажем на значение этой легенды для sacra. Лавинии был в Лациуме, городе Ларов и Пенатов, где в храме Весты римские магистраты ежегодно приносили жертву. К этому культу присоединен был и Эней. Предполагалось, что он принес из своего отечества Пенатов, которые были тождественны с великими богами, Кабирами Самофракии.
Известно, что это перенесение составляет главный момент в изображении Виргилия; его образ и в другом отношении имел религиозное значение, так как он сам обоготворялся и почитался как pater indiges. Этот процесс, которым чужеземный герой получил характер туземного бога, объяснялся очень различно. Фюстель де Куланж в таком божеском почитании основателя и родоначальника, или лара, видит местный, исконный элемент. Гильд считает его лишь за продукт позднейших взглядов и утверждает, что это героизирование в Италии – греческого происхождения.
Своим великим значением сага об Энее преимущественно обязана различным политическим обстоятельствам. Война с Пирром являлась фактом мщения греков потомкам троянцев. К представлению о Пунической войне присоединился важный эпизод любви Энея к Дидоне и Анне. Когда римляне, в качестве великой державы, вступили в соприкосновение с эллиническими государствами, то они любили с некоторою аффектацией выставлять свое троянское происхождение и даже при дипломатических переговорах требовали привилегий для своих троянских родственников в Малой Азии. К концу республики народ был равнодушен к такому происхождению, которое шло на пользу только некоторым патрицианскиам родам – их называет Варрон в своем сочинении о троянских фамилиях. Между этими родами род lulia достиг великого значения, и, при посредстве империи Цезарей и Августов, легенда об Энее получила свою окончательную форму. Этому обстоятельству мы обязаны тем, что имеем Энеиду – эпос, носящий на себе, несмотря на все свои красоты, следы принуждения, которые должен был сделать над собой автор, чтобы соединить столь многие туземные и чужеземные элементы в одно художественное целое.