Иллюстрированная история религий

Познание Бога играло в иудаизме решающую роль. Если ранее доминировало сознание общности Бога с народом, то со времени изгнания оно заменилось чувством отдаленности. Проповедовавшаяся Исайей святость Бога проявилась со всей серьезностью, и отношение Бога к Израилю сказалось в гневе его. Изменяется само понятие Бога. У Иезекииля мы впервые встречаем посредника между Богом и пророками в лице ангела. В то время как прежних пророков звали но имени, Иезекииль, чтобы подчеркнуть расстояние между собою и Богом, именуется "сыном человеческим". Знаменательно описание колесницы, на которой Иегова поднимался из священного города. Бог изображается в виде огненном, и человек не может выносить его вида. Таким образом, с Иезекииля начинается процесс, намечавшийся уже в проповедях Исайи, – полное разделение между небом и землей, между Богом и человеком, завершившееся еврейским деизмом позднейшего времени. Из книг Ветхого Завета эту точку зрения поддерживает книга Екклесиаст (когелет).

По открытому Иезекиилем пути идет и Кодекс святости. В то время как в древнейших составных частях Пятикнижия говорится о явлениях божества, священнический кодекс тщательно избегает упоминаний о них. Наряду со "Словом" еще "кабод", т.е. "слава Господня", представляемая и вместе с тем скрываемая облаком, – это единственные формы проявления Иеговы.

По мере того как в первые столетия после изгнания проявляется расстояние между Богом и Израилем, становится заметным желание заполнить эту пропасть возможно большим числом промежуточных существ, облегчающих сношение между Богом и населением земли. Выдвигались предположения, что и высший Закон дан через ангелов (Гал 3:19).

Это утверждение основывалось на лежащих в основе книги Бытия и Исхода наидревнейших рассказов, на вере в образ Иеговы, получивший собственную сущность (по ошибочному мнению некоторых ученых уже и в наиболее ранних представлениях) и превратившийся из туманной формы в самостоятельный образ наряду с древними представлениями.

Сон и откровение Иакова

Подтверждение этому находим у Захарии и в представлении о Bene-ha’elohim, т.е. о божественных существах, окружающих трон Иеговы, известных также под названием "духов" и изредка именуемых "воинством небесным" (1 Цар 22 и др.). Этому также послужило позднейшее, вызванное развитием монотеизма, воззрение, по которому языческие боги преклонялись и подчинялись Иегове и назначались им покровителями отдельных народов (Исх 24:21, Пс 82, Дан). И наконец, развивавшаяся в связи с греческими воззрениями персонификация известных сил, свойств и форм проявления Иеговы, его духа, его мудрости, его великолепия, его святыни. Уже в Ветхом Завете мы встречаем следы персонификации (Притч 8).

Изменение идеи Бога было не единственным последствием преобразовавшихся после изгнания отношений между Богом и народом. Все прошлое Израиля было тяжким прегрешением, ибо отказ Иеговы от Израиля рассматривался как проявление его гнева и, следовательно, наказание. Так проповедовал Иезекииль. Все, что в свое время было естественным и даже необходимым проявлением народной жизни, было отвергнуто как греховное. К святости Иеговы относились иначе, например, изменилась роль бамота, храма, как части царского дворца, священнические функции, беспрепятственные отношения с божеством и т.п. Беспристрастное изображение прошлого прекратилось. Его место заняла теория идеального отношения к Иегове и поведения народа. Монотеизм лег в основу дальнейшего развития иудаизма, хотя и имел преимущественно отрицательное значение.

Моисей разбивает скрижали завета

В Кодексе святости эта теория получила классическое выражение. До Моисея различаются различные периоды: от Адама до Авраама, когда имя Бога было Элогим; от Авраама до Моисея, когда Бог именовался Эль-Шадай. После Моисея утвердилось имя Иеговы. Священнический кодекс различает также "обрис" – союз Бога с Ноем в виде радуги, и "брис" – союз с Авраамом в виде обряда обрезания и т.д. С Моисеем закон, как откровение божественный воли, появляется одномоментно. То, что проявлялось с течением времени, под впечатлением изгнания, воспринималось как издревле предначертанное Иеговой. Вследствие насильственного разрыва исторических уз не могло быть и речи об углублении в национальную историю. То, что осталось позади, во многих отношениях казалось уже непонятным и абстрактным.