Как история религии освещает характер греческого народа, так наше предварительное знакомство с этим народом объясняет нам в свою очередь многие поразительные черты его религии. Так, мы знаем, что греки находили особенное удовольствие в преданиях и сказках, вообще во всякого рода рассказах, в которых живая фантазия получала желанную пищу и либо творила далее из услышанного, или же греки старались дополнить слышанное при помощи собирания новых сведений о собственном прошлом и о жизни других народов. Эпическая поэзия и историография греков выросли на почве этой склонности. Если присоединить к этому поэтические стремления, присущие грекам, как никакому другому народу, то станет понятно, каким образом миф, т.е. рассказ о божестве, то примыкая к преданию, то создаваясь процессом свободного поэтического творчества, мог так удивительно развиться в греческой религии. Для набожного грека эти мифы имели, может быть, гораздо меньше значения, чем жертвы, служение богам и священные празднества; но для нас неисчерпаемая сила мифического творчества, эта великая особенность греческой религии, остается тем, чего у других народов нельзя найти в такой степени, в особенности если обратить внимание на то, к какому единению религии и искусства привело это богатство мифов.
Правда, из этого единения искусство извлекло больше выгоды, чем религия. Поэтическое выражение не есть высшая форма жизни религиозного чувства, и обыкновенно резко выраженная эстетическая тенденция приобретает прочные успехи только благодаря деятельной нравственной силе; так это произошло и у греков. Действительно, они не были народом строгой нравственности; они не жили под властью закона, как иудеи, и не ставили своей задачей борьбу против всего злого и нечистого, как персы. Но тем свободнее удалось им развить человеческую природу, и вечное культурное дело греков состоит в том, что они разбили гиератические оковы, во все времена тяготевшие над Востоком, подняли человеческую жизнь над стеснительным принуждением старинных религиозных предписаний и совершили это, не уничтожая в то же время самой религиозности. Но, рассматривая с этической точки зрения это свободное развитие личности, мы увидим, что оно имело и свою опасную сторону. По-видимому, при этом часто жертвовалось слишком многим для блага отдельной личности и во всяком случае слишком мало проявлялось заботы о прочном постоянстве общества и его культуры. Вообще социальная сторона этики у греков была сравнительно слаба. Часто ненадежные в слове и в деле, как нам сообщают их собственные признания и свидетельствуют постоянные процессы об обманах, легко поддающиеся вспышкам чувств и заносчивости, как достаточно показывает их литература, – греки еще в цветущее время жизни их нации ослабили обе необходимейшие связующие нити внутренней жизни общества.
Еще более роковой для культуры греков была их совершенная неспособность вести дальновидную политику и, отвлекаясь от частных интересов мелких государств и партий, соединиться в одну политическую единицу, в греческое государство. Постоянными раздорами греческие племена и государства взаимно ослабили друг друга и сделали страну легкой добычей римлян; уже сама по себе страсть к распрям, несомненно, погубила бы все эллинское дело, если бы, вопреки ей, известное сознание своего эллинства, чувство родственности происхождения, языка, веры и обычаев не приводили греков в лучшие периоды к идеальному единству, на основе которого они могли строить свою духовную культуру.