Иллюзии без иллюзий

А в 1968 году в Нью-Йорке приехали к нам на представление генеральный секретарь ООН У Тан и представитель Советского Союза в ООН Николай Трофимович Федоренко. Федоренко с У Таном сидели в каком-то восемнадцатом ряду, на самых неудобных местах. Почему? Да потому — нет у них там правительственных лож, а позвонили они, что хотят прийти в цирк, поздно. Поэтому посадили туда, куда были билеты. Точнее, не посадили, а продали им билеты. А потом У Тан с Федоренко прошли за кулисы и У Тан сказал речь, какую и должен был сказать, наверное, генеральный секретарь ООН. А Федоренко обвел взглядом артистов и спросил: «Вы знаете, что я вам хочу сказать?» — после этого сделал паузу минуты на три, которой мог бы позавидовать любой мхатовский артист, и наконец произнес: «У меня просто нет слов».

Николая Трофимовича Федоренко я знал еще по Японии, где он был нашим послом. Николай Трофимович — человек, ничего общего не имевший с партийными чиновниками того толка и времени. В шестьдесят первом году, когда мы прибыли в Японию, было так заведено, что артисты первым делом должны были посетить наше посольство. Посол заранее делал накачку, указывал, как себя здесь вести. Жара в Токио сорок градусов, все ходят в рубашках, а кто-то в шортах, но мы едем в посольство, как нас предупреждали, в черных костюмах и галстуках. В большом конференц-зале ждем посла, потные, задыхающиеся от японского зноя. И вдруг открывается дверь, входит человек без пиджака, рубашка с короткими рукавами, красный галстук-бабочка и точно такой же, как я потом обратил внимание, ремешок для часов. Он говорит нам: «Дорогие товарищи! Я рад, что вы приехали… вы знаете, мои сотрудники вам, наверное, лучше расскажут о тех сложностях, с которыми вы здесь встретитесь… А я вам одно только могу сказать… Вот мы с вами сейчас беседуем. Если вы думаете, что нас никто не слушает, то ошибаетесь». В этот момент к нему подошел какой-то его помощник, сказал что-то на ухо, он воскликнул: «Ой, простите, пожалуйста!» — и ушел. После этого кто-то из сотрудников посольства рассказывал нам про козни ЦРУ и про японскую разведку и как все там мечтают устроить провокацию и скомпрометировать кого-нибудь из нас. Культура, элегантность, интеллигентность Федоренко совершенно не вязались с его ролью партийного посла. Как я узнал потом, он сделал своеобразную карьеру. Николай Трофимович считался одним из лучших китаистов в нашей стране. И естественно, когда состоялась встреча Мао Цзэдуна со Сталиным, его пригласили переводчиком. И в конце беседы двух великих руководителей Мао Цзэ-дун сказал Сталину: «Вы знаете, этот молодой человек знает наречие финцжу (я условно говорю) лучше, чем я». Назавтра «этот молодой человек», минуя все ступени, уже был членом-корреспондентом Академии наук СССР…

В Нью-Йорке Федоренко пригласил к себе руководителя наших гастролей, заместителя, Никулина, меня и, может быть, кого-то еще — не помню. Николай Трофимович шил костюмы у того же портного, что и Кеннеди. И рубашки заказывал тому, кто поставлял их и Кеннеди, и Рокфеллеру… То есть оставался белой вороной в нашей партийно-номенклатурной элите. Есть такие педантичные, аккуратные люди, которые такой, допустим, ритуал, как визит к парикмахеру, повторяют со скрупулезной точностью. Если он первого октября постригся, то в следующий раз — пятнадцатого октября или если он считает, что нужен интервал — месяц, то первого ноября. Таким был, например, Дмитрий Дмитриевич Шостакович… И вот сидим мы на приеме у Федоренко в кабинете, беседуем. А Юрий Владимирович Никулин привык достигать со всеми наиболее легкого взаимопонимания через шутку, анекдот, хохму. Мы в тот день собирались с ним пойти в парикмахерскую, а что-то там произошло, в связи с чем все парикмахерские были закрыты. И Никулин говорит: «Да вот все у нас нормально, вы знаете, Николай Трофимович, хорошо, только вот к парикмахеру бы сходить… а парикмахеры забастовку объявили…» И Федоренко, человек тонкий и, безусловно, с юмором, смотрит на Никулина и говорит вдруг ему, артисту, чьи фильмы по три-четыре раза в месяц крутятся в посольстве: «А где-то я вас видел…», делает паузу, потом: «…ну, впрочем, неважно» — и наша беседа сворачивается. Потом мы узнали, что реплика Никулина прозвучала очень оскорбительно для Федоренко. Какие-то государственные дела не позволили ему заехать по традиции в тот день к парикмахеру. И он воспринял реплику Никулина как намек на то, что его волосы не в порядке, хотя выглядел он как настоящий джентльмен.

Николай Трофимович был потом главным редактором журнала «Иностранная литература». А теперь, я недавно узнал, почему-то живет в Болгарии…