Иллюзии Доктора Фаустино

Так жила Констансия все эти семнадцать лет: любила своего мужа, была образцовой женой и матерью, слыла среди ветреников неприступной мраморной богиней. Все строгие и положительные люди ставили ее в пример супружеской любви и верности.

Даже маркиза дель Махано, сестра ее мужа, которую считали самой суровой и придирчивой дамой Мадрида, была очарована Констансией и ни в чем не могла ее упрекнуть. Разве что в недостатке религиозного рвения. Однако щедрые дары и пожертвования Констансии в пользу церквей, монастырей и приютов умеряли в значительной степени критический пыл маркизы. Как все святоши, она была скупа, но, будучи распорядительницей всех пожертвований, слыла щедрой, не теряя ни полушки из собственных денег.

Маркизу де Гуадальбарбо исполнилось шестьдесят шесть лет, но он на диво хорошо сохранился. Кипучая деятельность, верховая езда, охота, умеренность и полный достаток позволили ему сохранить молодость.

Он не уставал благодарить бога за то, что тот надоумил его выбрать себе такую жену. Констансия проявляла заботу о цветах, канарейках, коврах, бронзе, но с еще большим рвением заботилась о своем муже, ухаживала за ним и ублажала его; ведь он был так добр, услужлив, внимателен и щедр. Она целиком посвящала себя мужу: угадывала его желания, развлекала шутками и остротами, утешала, когда случалась какая-нибудь (обычно самая пустячная) неприятность, ухаживала за ним как за ребенком, когда он болел (обычно самой пустячной болезнью).

И все же, несмотря на все это, надо признать, что Констансия переживала опасный кризис. Впрочем, мы этого уже частично коснулись.

Идеал ее жизни, которой она жила до сих пор, исчерпал себя: он дал ей все, что мог дать. Фимиам лести, победы в свете, тысячи сердец, пламеневших любовью к ней, – на эту любовь она отвечала, разумеется, только благодарностью – все это, прошу простить за грубое слово, осточертело ей. Теперь она желала более возвышенных наслаждений, стремилась к более прекрасному идеалу, душа ее жаждала высокой поэзии. Так бывает. В разгар прекрасного дня вы вдруг замечаете, что солнце начинает клониться к закату, окрашивает западный небосвод в золотистые и пурпурные тона, сердце наполняется томной меланхолией, и грудь теснят тысячи неизъяснимо очаровательных фантазий. Душа Констансии тоже слегка окрасилась в закатные тона; но молодость еще не ушла, она еще длится, и душа пребывает в меланхолии, стремится к неизведанным блаженствам, к прекрасной поэзии, к свету, к ласковому теплу, к благодати, которые продлевают ясный день жизни, наполняя его радостью.

Одно случайное обстоятельство дало толчок чувствам Констансии именно в этом романтическом направлении, подтолкнуло маркизу в сторону открытого моря, чреватого чудесными тайнами, рифами, мелями и обрывами.

Чета маркизов де Гуадальбарбо раз в неделю устраивала вечера приемов. В их салоне собирались сливки высшего мадридского общества. Каждый такой вечер был парадом красоты, знатности, богатства, писательских и военных талантов. Кроме того, маркизы де Гуадальбарбо давали обеды. В числе приглашенных был и генерал Перес, один на самых частых посетителей этого дома.

Генерал Перес, об отношениях которого с Роситой мы скромно умолчим, был не только влиятельным политиканом, от чьей воли зависели смерть или рождение министерских кабинетов, но самым дерзким, самоуверенным, настойчивым и легкомысленным волокитой. В этом виде сражений, равно как и в военных битвах, генерал Перес почитался настоящим Цезарем, и хотя ему не было известно речение «пришел, увидел, победил», поступал он именно так.

Этот бравый вояка, этот бесстрашный и удачливый герой, прославившийся тысячами подвигов, целиком посвятил себя Констансии. Он пронизывал ее огненными взглядами, ухаживал за ней с этакой генеральской лихостью. Ее пренебрежение к нему, колкости и даже гневливость он понимал не иначе, как притворство, хитрость, тактические приемы, применяемые маркизой с целью возвести преграды вокруг крепости, которая все равно в конце концов будет сдана.

Домогательства самонадеянного генерала бесили Констансию. Она считала, что в рамках светских приличий ею сделано все возможное и невозможное, чтобы осадить свирепого и настырного вояку и отвадить от себя, но напор генерала был чудовищным, почти невероятным.

Маркиз де Гуадальбарбо привык к тому, что его жену обожают, был абсолютно уверен в ее добродетельности и либо не замечал, либо делал вид, что не замечает той жестокой и плотной осады, которой подвергал ее генерал Перес. Констансия была достаточно умна и не просила мужа избавить ее от наглых ухаживаний чванливого кавалера, прогнать эту назойливую муху, когда та становилась особенно невыносимой, если не сказать опасной.