Иллюзии Доктора Фаустино

Выслушав врача, дон Хуан Свежий крайне огорчился. Теперь он должен был подготовить Марию к самому худшему, открыв ей почти всю правду. Она выслушала его с глубокой болью, но и с благочестивым смирением, как и подобает христианской душе, к тому же закаленной тысячами бед и страданий.

Дочь разбойника давно уже стала богатой наследницей, она давно хотела узаконить рождение дочери и дать ей славное, честное имя, но не осмеливалась прежде даже мечтать о замужестве. Поэтому она не искала встреч со своим возлюбленным. Кроме того, она боялась, что, движимый честолюбием, подстрекаемый гордостью, обуреваемый другими страстями, Фаустино может почувствовать к ней отвращение сразу, как только станет законным супругом.

Все это заставляло Марию отбросить планы о замужестве.

Но теперь она могла смело предложить свою руку умирающему. Она позвала отца Пиньона и сказала ему о своем решении.

Отец Пиньон, воздав молитвы всевышнему, исповедал своего земляка и друга и отпустил ему грехи.

Через несколько часов дон Фаустино причастился, и в присутствии свидетелей – дона Хуана Свежего из Вильябермехи, доктора Кальво, Респетильи, доньи Канделярии и Ирене – отец Пиньон с разрешения епископа обвенчал дона Фаустино с Марией. Так, сопровождаемая всеобщим плачем, состоялась эта печальная свадьба.

Заключение

Судьбе, или, вернее, небу, в своих неисчислимых делах милосердия было угодно, чтобы, против всяких ожиданий, против всех научных предсказаний, дон Фаустино выздоровел. Когда миновал кризис, вызванный воспалением плевры и части легкого, рана быстро закрылась и зарубцевалась как нельзя лучше. Выздоровление было быстрым и полным.

Через шестнадцать месяцев после печальной свадьбы, то есть в октябре следующего года, никто уже и не вспоминал о длительной и опасной болезни. Забылась и сама причина ранения.

Тем временем дон Фаустино из мелкого, безвестного чиновника превратился в человека весьма заметного. Его богатство, вернее – богатство его жены и дочери служило ему роскошной оправой, в которой блистали его достоинства и таланты.

В свои сорок пять лет он выглядел совсем молодо: был строен, а благодаря светлым волосам седины не было видно. Одевался он элегантно и просто.

Когда он с прелестной своей дочерью совершал прогулку верхом на отличных английских лошадях – оба были прекрасные наездники, – то публика смотрела на них с нескрываемым восхищением.

Их роскошный дом был открыт для людей избранных и почитаемых, среди которых дон Фаустино пользовался славой большого поэта и даже ученого.

Росита, в душе которой жалость к униженному Фаустино приглушила было чувство ненависти, теперь переживала приступы зависти, увидев его счастливым и преуспевающим. Особенно трудно ей было примириться с триумфом своей ненавистной соперницы, дочери бандита, Марии Сухой.

Но у большинства людей симпатия и доброе расположение к семье капиталиста из Вильябермехи дона Хуана Фернандеса брали верх над завистью к ее богатству и благополучию ее членов. Постоянные разговоры Роситы о том, что Мария – дочь разбойника, не только не наносили ей ущерба, но, напротив, окутывали ее образ романтической дымкой. Все восхищались ее умом, благородством, все поражались тому, как она, женщина низкого происхождения, сумела выбраться из грязи, которая ее окружала, и выйти из нее чистой, без единого пятнышка, если не считать, конечно, опрометчивого поступка в молодости, когда она отдалась дону Фаустино, движимая неодолимой любовью к нему. Но люди благородные прощали ей и это, стоило им только увидеть Ирене, чья красота, чистота, ясный ум не могли не вызвать восхищения.

Причем девушку обожали не только мужчины, но даже женщины, которые особенно ценили ее за полное отсутствие кокетства: она не была для них опасной соперницей.

Мать ее сохранила красоту, но ее суровые моральные принципы, воспоминание о своем грехе, мысли о преступной жизни и трагической смерти отца лишали ее той мягкости, жизнерадостности, приятности в обращении, которые и составляют главное очарование женщины, с помощью которых она привлекает, пленяет и очаровывает мужа или возлюбленного. Ее любовь к дону Фаустино сделалась еще более возвышенной, сильной, истовой. Она не оставляла места веселью, ласке, забаве. Это была суровая, умозрительная, почти неземная, жертвенная, исступленная любовь – дар Афродиты Урании, а не Афродиты Пандемос[117].

Кроме того, здоровье Марии было сильно расстроено. В присутствии посторонних ей удавалось держаться спокойно и приветливо, не обнаруживая никаких странностей, но, оставаясь в кругу своих, она часто впадала в какое-то экстатическое состояние, и тогда всем казалось, что мысль ее витает где-то далеко-далеко и она никого не видит и не замечает. Даже мужу она не осмеливалась рассказывать о своем состоянии. Она часто воображала, что беседует с другими душами, видела себя в других обличьях, словом, проявляла признаки того, что называют сомнамбулическим озарением. Печальные предчувствия тревожили ее сердце, часто она не могла подавить невольные вздохи, беспричинные слезы то и дело туманили ей глаза.