Иллюзии Доктора Фаустино

В доме своих господ Респетилья увидел прежнюю свою любовь Манолилью. Он немало удивился, что она звалась теперь Этельвиной, и испытывал некоторую гордость от того, что некогда знался с этой важной дамой. Наряды доньи Этельвины, белила и румяна, которыми пользовались Лаис, Таис и прочие гетеры Коринфа, Афин и Милета, духи, которыми она теперь душилась – это был уже не «Оппопонакс», а более дорогой «Stephanotis», – поразили Респетилью, и он смотрел на свою прежнюю подругу, открыв рот от удивления.

Уважай-Респетилья уважительно и почтительно отнесся к донье Этельвине, но из еще большего уважения к незримо присутствующей Хасинтике, матери девяти его отпрысков, не осмелился переступить границы дозволенного и ограничился только тем, что отпустил несколько шуток по адресу шикарной модистки, которая в конце концов, поддавшись воспоминаниям о юных годах, взволнованная неожиданной встречей с бывшим своим кавалером, облаченным в сюртук и «корзинку», если не совсем размякла, то была близка к этому.

Справедливость требует признать, что дон Фаустино не проявил той стойкости по отношению к Констансии, которую его старый слуга проявил по отношению к Этельвине. Это его поведение можно назвать предосудительным и малопорядочным. Чистейшую, неземную любовь, на которую подбивала его Констансия, он приберег для жены и для своей благочестивой дочери. Маркиза де Гуадальбарбо разбудила в его сердце бурю страстей и привела чувства дона Фаустино в полное смятение. Новые препятствия, возникшие на пути Констансии, раздражали ее. Ревность и зависть к счастливой Марии подогревали ее любовь к кузену. Теперь она мечтала не о тихой идиллии, а о настоящей страстной, драматической любви. Констансия, как говорится, сорвалась с тормозов и, проявив много хитрости и изобретательности, сумела устроить свидание с доном Фаустино в таком месте, о котором, как она полагала, никто не мог знать.

Маркиз де Гуадальбарбо с завидным упрямством продолжал верить в добропорядочность своей жены – жил беспечно и забыл о всякой бдительности. Но Констансия, наученная уже горьким опытом, приняла теперь строгие меры предосторожности, с тем чтобы даже записные сплетники, падкие до скандальных происшествий, не могли ничего пронюхать.

С того самого времени, когда начались тайные свидания с Констансией, дон Фаустино стал тяготиться Марией и держался с ней крайне неуравновешенно. Он обвинял себя за непорядочность, стыдился двойной игры, считал себя низким и неблагодарным человеком. Теперь он еще больше страдал от своей бедности и бездарности и еще больше тяготился щедростью и великодушием дона Хуана Свежего.

Сомнамбулическое озарение и повышенная чувствительность Марии не помогали ей в данном случае: она не открыла постыдной тайны своего мужа. Будучи влюбленной, она, как ей казалось, понимала самые сокровенные тайны его души, но в ней было так много этой любви, так много доверчивости, так сильно было ее уважение к мужу, что все представало перед нею прекрасно преображенным, в розовом свете: она не замечала ни уродливого, ни безобразного. Все огорчения и печали мужа она приписывала его уязвленному самолюбию: ведь действительно он мог чувствовать себя униженным, сознавая, что беден и вынужден пользоваться чужим богатством. И она прибегала ко всяким ухищрениям, чтобы подбодрить его, деликатно внушить надежду на удачное завершение всех его начинаний, заставить поверить в собственные силы, в то, что он сам добьется могущества и славы, но, главное, убедить его в том, что в ее глазах он так славен, так велик, так преисполнен достоинств и совершенств, что не нуждается ни в победах, ни в триумфах, ни в чужих аплодисментах.

Благородство Марии еще больше угнетало дона Фаустино и вызывало угрызения совести. Однако дьявольские чары Констансии значили теперь для него больше, чем все остальное. Он любил, уважал, обожал Марию как существо святое, доброе, ясное, чистое, но, захваченный вихрем любовных чувств, сатанинским тщеславием и гордостью, домогался Констансии. К тому же червячок ревности точил его: он боялся, что если оставит кузину, то она с досады может полюбить кого-нибудь другого.

Так могло продолжаться бесконечно долго, отношения доктора с Констансией никогда бы не открылись, если бы не Росита. Это был хитрый, коварный враг, смертельно ненавидевший дона Фаустино и его жену.