Иллюзии красного

С того самого вечера, как к нам приезжали барышни Вадковские с Наденькой, Николая как подменили. Он почти все дни просиживал дома, никуда не отлучаясь. Степана, правда, посылал изредка за водкой, но прежних попоек не было. Завтракали мы с барыней почти всегда вдвоем, потому что вставали раньше всех. Детям накрывали стол в детской, а Николай пил кофе у себя в комнате, когда выспится, или когда ему в голову взбредет.

Порфирьевна печет превосходные бисквиты по французскому рецепту, а уж ее вишневый пирог со взбитыми сливками не поддается описанию! Барыня Елизавета Андреевна очень любит сладкое, и выпивает по три чашки кофе. И мы подолгу сидим за столом и беседуем.

В один из дней мы так сидели с ней у жарко натопленной печки. Барыня хворает, мерзнет. А тут еще непогода разыгралась. Да и то – дело движется к осени. На деревьях уже желтый лист появляется, дожди зарядили. В доме сырость. Вот барыня и велела в гостиной, детской и спальнях затопить печи. Сразу стало тепло, уютно, запахло дровами.

– Елизавета Андреевна, матушка, пирожков отведать извольте! – Порфирьевна вошла, неся большое серебряное блюдо, полное румяных дымящихся пирожков с повидлом и яблоками, поставила его на небольшой столик у дивана.

– Вели нам чаю горячего, – сказала барыня, – пусть Марьяша самовар поставит. Да завари с мятой. А где Николаша? Спроси его, может он тоже покушает?

– Николай Алексеевич с утра встали и в кладовку изволили спуститься. С тех пор все там.

– В кладовку? – барыня несказанно удивилась. – Да зачем же это? Что ему там делать?

– Мне сие неведомо. Только он там что-то передвигает… Ящики с вином зачем-то от стены отсунул. А у меня там мешки с мукой. Мне тесто ставить – а к муке не подступишься. Я ему говорю, с какой стати все это? Он на меня как закричит! Не твое, мол, дело, старая. Убирайся прочь, не мешай! А у самого глаза безумные…

С тех пор Николай словно помешался. Днями и ночами пропадал в подвале. Степан вначале помогал ему, а потом… В общем, в подземелье он спускаться отказался наотрез, а караулил снаружи, за дверью. Привалится к двери спиной, и сидит, ждет, пока барин выйдет. Однажды я застала Степана на кухне – он забирал поднос с едой для молодого барина.

– Степан, – обратилась я к нему, – а что твой хозяин делает в подвале?

– Да свихнулся он, госпожа Марго! – Степан махнул рукой с досады. – Решил отыскать сокровища боярина Темного, чтоб, значит, с долгами расплатиться. Ну, прямо как помешанный стал! То по полу ползает, то стены простукивает. А сколько свеч перевел, не приведи Господь! И спать стал беспокойно. Я уж думал, он там намается, на три-то часа ляжет, уснет без памяти, а он… кричит, вскакивает, рвется куда-то, весь в поту. Никак, его дьявол попутал!

Степан перекрестился и продолжал.

– Я-то ему подсоблял сначала. А потом… страх меня взял. В подвале темно. Свеча хоть и горит, но углы все равно во мраке, хоть глаз коли. И вот раз в темноте кто-то будто прошел мимо меня и так жутко вздохнул… может, это мне померещилось со страху-то, а только волос у меня даже сейчас дыбом, когда я вам только это рассказываю. И кошмары стали по ночам сниться, то виселица с веревкой, то огонь красный сжигает, а то… мертвецы.

Степан оглянулся вокруг, положил руку на свой нательный крестик, наклонился ко мне и прошептал:

– Не кончится это добром, барышня, вот увидите. Уж я завсегда беду чую! Барин как желают, а я больше в проклятое подземелье ни ногой. Хоть режьте! Нечистое место! – он снова нервно оглянулся. – Мне давеча нищий старик, что милостыню просил, поведал… будто еще его прадед тут ямы копал с мужиками. Тоже золото да каменья искали. А ночью гроза – и изба у них сгорела, все добро пропало. Так и пошли по миру. Нечистое место…

Разговор со Степаном произвел на меня удручающее впечатление. Ночью я долго не могла уснуть, слушала, как гудит ветер, шумит ливень в саду…Непонятная тоска прокралась в мое сердце.

Утром – переполох, гвалт, беготня. Что за оказия? Я наспех оделась, спустилась вниз. В гостиной барыня допрашивала Степана.

– Как ты, негодяй, мог барина одного ночью оставить?!

– Я его не оставлял. Я под дверью сидел, никуда не отходил. А вниз я больше не пойду, хоть убейте! Нехорошо там. Я и барину говорил, что не надобно… А он только бранился.

– Так ты не отходил от двери? – Елизавета Андреевна была вне себя от беспокойства, лицо покрылось красными пятнами, в руках она судорожно комкала кружевной платочек. Глаза ее были сухи и лихорадочно блестели.

– Нет, вот вам крест! – Степан крестился и божился, что неотлучно находился при барине, только за дверью. – А утром вижу, уж Марьяшка с самоваром бежит в дом-то. Хотел барина кликнуть, а тут Порфирьевна ковыляет, ветчины, говорит, надобно к завтраку отрезать, барыня велели. Ну, я ей и поручил, чтоб она, значит, Николаю Алексеевичу доложила, что день белый уже, пора выходить.