Иллюзии (ЛП)

Мать ухватилась за исцеление верой в те мрачные дни, когда Рози ушла, а папа умер. Она убедила себя, что Бог превратит меня в дочь, которой она всегда хотела, чтобы я была.

Когда это не сработало, мама вернулась к медицине. Несмотря на только что перенесённую пластическую операцию, она по-прежнему настаивала, чтобы я присутствовала на исцеляющей проповеди. Потому что было очевидно, что в её глазах и в глазах каждого, кто смотрел на меня, я всё ещё была недостаточно хороша.

Мы вошли в кабинет, расположенный сразу же позади святилища. За столом, сложив руки в молитве и низко склонив голову, сидел высокий лысеющий мужчина.

На первый взгляд он не казался устрашающим, но когда пастор открывал рот, то мог поставить на колени кого угодно. Ему досаждали людские заботы и страхи. Он управлял и манипулировал ими так, чтобы удовлетворять свои собственные планы. Я ненавидела его.

Больше книг на сайте - Knigoed.net

Мать же любила пастора до такой степени, что это почти напоминало идолопоклонство. Правда, она никогда не признает этот специфический грех. Или какой-либо ещё.

Мы подождали, пока священник не закончил свою молитву. Мы никогда не прерывали его и не шумели. Однажды я случайно наступила на скрипучую половицу и была вознаграждена отвратительным щипком в подмышку. Синяк продержался почти две недели.

Наконец, преподобный Миллер поднял взгляд, давая нам невербальное согласие на вход в комнату. Мы прошли к нашим обычным местам. Мать и Рози сели на диван, а я заняла место на полу под большим деревянным крестом на стене. Я подогнула ноги под себя и расправила юбку. И почувствовала себя больной. Меня трясло.

Преподобный Миллер улыбнулся и поздоровался с нами. Я почти не слышала его. Моя голова была заполнена другими мыслями.

— Сними рубашку, Нора, — проинструктировал преподобный Миллер. Мне было всего десять лет, но я знала, то, что он просил меня сделать, не правильно. Мать стояла в стороне, её руки были сложены в молитве, глаза закрыты, а губы двигались в безмолвном прошении.

Я стеснялась, и преподобный Миллер заметил это. Он улыбнулся, и показался таким добрым, таким понимающим, что я тот час же расслабилась.

— Ты можешь повернуться так, чтобы я видел только твою спину, — предложил он мягко, и я почувствовала облегчение.

Не задавая вопросов, я сняла рубашку и держала её у своей уже начавшей развиваться груди. Я повернулась так, чтобы сидеть лицом к стене. Я была напряжена. Неуверенная в том, что должно произойти.

— Ты должна очиститься от своего греха. Очищаясь от греха, ты должна чувствовать боль жертвы Христа. Ты понимаешь, Нора? — спросил преподобный Миллер.

Я не хотела злить мать, сказав, что понятия не имею, о чём он говорит. Поэтому кивнула.

А потом он ударил меня.

Я открыла рот в крике, но не издала ни звука. Затем преподобный ударил меня ещё раз. Снова и снова он бил меня тонкой деревянной тростью, которую хранил в углу комнаты. Я видела её ранее, но не придала этому значения.

Зато заметила сейчас.

Боль была неописуемой. Агония интенсивной. Я плакала и плакала, пока мать молилась и молилась.

Молилась за мою красоту, пока меня избивали так, что кровь по спине текла…

Я не признала преподобного Миллера, когда он подошёл ко мне. Я не сказала ему ни слова, когда он сказал мне ухватиться за ноги.

Я не пошевелилась, когда он обернул бледно-жёлтый шарф вокруг моего лица. Покрыв меня. Спрятав меня.

Я проглотила отвращение и страх, в то время как преподобный Миллер нажал холодными липкими пальцами на мои губы. Я чувствовала всё слишком ясно через материал шарфа.