Я сняла рубашку, и стою посреди комнаты в одном лифчике и джинсах. Я съела все картофельные чипсы, но воду экономлю.
Мне хочется вылить её на свою липкую грязную кожу, но я не могу себе этого позволить. Не знаю, когда смогу получить ещё.
Я только что облегчилась в углу, и теперь задерживаю дыхание, чтобы не чувствовать зловония, которое начало распространяться по комнате.
Проснулась я как обычно из-за песни. Из-за этой отвратительной, ужасной песни. Но, в то же время я больше не кричу. Пусть человек поёт. Я позволю ему рассказать его до боли знакомую историю. И когда мелодия заканчивается, а человек, мучающий меня, отступает, я начинаю строить планы.
Я должна выбраться отсюда.
Я пытаюсь мысленно вернуться к тем последним нескольким мгновениям. Мне нужно хоть что-то вспомнить, что угодно, что дало бы мне подсказки, в которых я так нуждаюсь.
Но мои воспоминания обрывочны. Есть пробелы, которых не было там прежде. Кусочки воспоминаний, которые кажутся разрозненными и не связанными с чем-либо реальным.
Я провожу руками по длинным волосам и тяну так сильно, что натягивается кожа головы.
— Думай, Нора! — ворчу я. Желудок урчит от голода, и у меня кружится голова.
Я поднимаю руки перед собой и иду по комнате, пока ладони не прикасаются к твёрдому неровному дереву. Сейчас день. Солнце светит в окно, пропуская достаточно света, чтобы усилить тени. Затуманенное зрение не позволяет мне получить чёткое изображение.
Я стою перед окном, отчаянно пытаясь увидеть, что снаружи. Но вижу только нечёткие силуэты, которые могут быть либо деревьями, либо зданиями. Я неуверенно стучу в окно. Потом жду. Напрягаю слух, силясь что-нибудь услышать, но не слышу ни звука.
Я снова стучу в окно, на этот раз сильнее. Останавливаюсь и жду. Слышит ли кто-нибудь меня? Есть ли там кто-нибудь?
Я прислушиваюсь.
Ничего.
Только бесконечная, давящая тишина.
Я ударяю ладонью по стеклу. Сильно и громко. Бью изо всех сил. Затем я начинаю стучать кулаками. Я пытаюсь хоть что-то разглядеть сквозь грязные пятна. Я молюсь увидеть движение, указывающее, что меня кто-кто слышит. Что там кто-то есть и он сможет спасти меня.
Я продолжаю стучать и шлёпать руками по стеклу.
Я стучу в окно, пока кожа на руках не начинает трескаться, а кости трещать.
Мне следует прекратить, но я не могу упустить шанс быть услышанной.
— Я здесь, — шепчу я, когда в итоге, опускаю руки в изнеможении и прижимаюсь лбом к стеклу. — Я здесь, — бормочу я, и горло у меня саднит, а живот сводит.
Я провожу пальцами по подоконнику, но даже не вздрагиваю, когда в кожу впиваются занозы. Я обследую трещины и края окна, пытаясь найти способ, как открыть его.
Ногтями отковыриваю краску. Знаю, что я в шаге от свободы, а то, что не могу выбраться — пытка для меня. Я вижу ее. Я чувствую свежий воздух. Но только. До него. Невозможно. Невозможно. Добраться.
— Пожалуйста, — стону я, и бешено ковыряю пальцами щели. — Пожалуйста! — причитаю я, отдирая краску и вздрагивая. Краска падает кусочками на грязный пол.
— Кто-нибудь, помогите мне! — плачу я, и почти с облегчением чувствую влажные слёзы на своих щеках. Их солёные дорожки частично смывают кровь и грязь. Они словно очищение.
Освобождение.
Единственное, что у меня есть.
Я позволяю себе плакать, и продолжаю смотреть в окно, отчаянно нуждаясь в воздухе. Неистово желая солнца.
— Пожалуйста!
Тишина. Пустота, наполненная тишиной.
— Пожалуйста, отпустите меня!
Мои пальцы касаются чего-то холодного и твёрдого в углу выступа. Я различаю блеск металла в туманном солнечном свете, и сердце в груди начинает неистовствовать.
Я пытаюсь подцепить это вещицу, хотя плохо понимаю что это. Поэтому сметаю ее с края и позволяю упасть на пол. У меня перехватывает дыхание. Слёзы высыхают.
Я опускаюсь на колени и зажимаю небольшой предмет в ладони. Затем подношу его к лицу так, чтобы можно было рассмотреть.
Непрерывные перекрученные линии, запечатлённые в серебре…