Иллюзия духа, или Как выздоравливал Фред

Фред жил в обычной для спального района Города шестнадцатиэтажке, криво выкрашенной желтой и коричневой краской. Дом был старый, но крепкий. Перед подъездом была воткнута куцая елка, наличие которой сразу номинально превращало двор в более благоприятный и, соответственно, дорогой, поскольку елка, если верить соседке с первого этажа, проходила по всем документам как «зелень», и двор числился как «зеленый». Недостроенная подземная парковка, которую обещали достроить уже шесть лет, также делала дом почти элитным. Но пока что парковка представляла собой нагромождение бетонных плит, с торчащими из них уродливыми прутьями. Плиты были оформлены очень даже в современном городском стиле, то есть раскрашены неумелыми граффити и похабными надписями. «Город рассчитан на количество, а не на качество жизни, поэтому застраивают здесь чуть ли не каждый свободный сантиметр пространства. Город – источник прибыли, причем немаленькой, а прибыли хочется всем», – привычно подумал Фред, даже не подумал, а скорее в очередной раз объяснил себе, почему никто не занимается парковкой, чтобы не рассердиться на нерадивых сограждан.

В подъезде пахло приготовленной рыбой: видимо, консьерж недавно поужинал. Запах рыбы просочился за Фредом в лифт и висел в крохотном пространстве жестоким напоминанием о его, Фреда, одиночестве до самого пятого этажа.

Пока он занимался ужином, то есть ставил чайник, доставал и выкладывал в миску затвердевшие булки, варил сосиски, он включил радио, чтобы хоть чем-то разбавить томительную скучную тишину. «…провели испытание компактного ядерного устройства большой разрушительной силы. Как сообщается, случившееся не отразится на радиационном фоне соседних государств…» – забубнило радио. Фред подошел к приемнику и с силой нажал кнопку выключения.

– Как мне все это надоело! Ненавижу, ненавижу новости, ненавижу радио, ненавижу людей! – отошедший к окну Фред снова подскочил к радио и рывком выдернул вилку из розетки, схватил приемник и засунул его в шкаф, хлопнув дверцей.

Обессилев от ненависти и обиды, он сел на стул, сжал голову руками. «Не могу так больше, – в отчаянии думал он. – Это не жизнь! Как мне надоело жить в постоянном страхе, что когда-нибудь человечеству хватит мозгов начать войну, что люди никогда не научатся жить в мире! Как мне хочется спрятаться, чтобы не слышать об этих ужасных событиях, оградиться от многократно перевранной ради привлечения зрителей и слушателей информации! Мне не хочется быть частью этого зловещего мира, я хочу отключиться от этой информативной помойки, от этих кошмаров, которые создают люди!»

Сердце Фреда бешено колотилось, в глазах потемнело, в горле что-то набухло и мешало кислороду поступать в легкие. Фред задышал часто. Такое уже случалось с Фредом и прежде: иногда он слишком эмоционально воспринимал происходящее, слишком болезненно реагировал на некоторые события. Особенно это касалось событий масштабных и межгосударственных. Когда он слышал о том, что где-то люди воюют, или испытывают ядерное оружие, или о каких-то политических конфликтах, им овладевала паника. Его состояние в такие минуты было похоже на истерику: его била дрожь, немела рука или нога, он испытывал необъяснимую ярость, которая прожигала его насквозь, наливала огнем все его тело.

Впервые такое с ним произошло, когда на протяжении нескольких месяцев все вокруг старательно раздували тему очередного конца света. Он пришел домой после работы, Наташа где-то задерживалась. По телевизору по всем каналам говорили только об этом: целые передачи посвящались тому, как в разных странах люди готовятся к этому событию, чуть ли не каждый второй рекламный ролик на все лады обыгрывал мифическую катастрофу, все фильмы были посвящены только этому. Он нашел канал, который всегда придерживался политики развлечь и рассмешить аудиторию, и погрузился в какой-то сериал. Вдруг серию прервали на середине, и на весь экран Фред увидел странную картину, снятую, похоже, любительской камерой: на хорошо узнаваемой улице собралась толпа, которая была в настоящей панике. Люди кричали, плакали, толкались перед камерой, что-то наперебой кричали. В их руках были плакаты с удручающим содержанием. Они гласили, что все умрут, что наступили последние дни, что ничто не спасет человечество. Фред почувствовал, как его виски сдавила резкая боль, он схватился ладонями за голову и застонал. «Что ждет нас двадцать первого декабря?» – бесстрастным голосом проговорил диктор, и Фред снова застонал от пронзительной раздирающей его голову боли. «Мы все вам покажем», – снова сказали с экрана, и Фред, зажимая уши, выбежал из комнаты. На кухне он немного пришел в себя. Боль унялась, но его руки дрожали мелкой дрожью, тело пробирал озноб. Затем он погрузился в странное забытье, оцепенение и просидел так, в полной неподвижности, до Наташиного прихода.