Иллюзия греха

— Вы ошиблись, — строго сказала Дорошенко. — У меня нет желания отказаться от вашего дара, что скрывать, он нам очень нужен. И проблема детских домов действительно больная. Но я не могу рисковать репутацией фонда. Если окажется, что вы затеяли какую-то аферу...

— Жанна Петровна, поверьте мне, в том, что я предлагаю, нет ничего незаконного или криминального. Я предлагаю вам чистые честные деньги. И хочу, чтобы в усадьбу как можно скорее приехали официальные представители фонда вместе с закарпатской администрацией и решили вопрос о досрочном расторжении договора. Да, вы не ошиблись, у меня есть определенные условия, на которых я передам вам взнос, но это именно условия, а не корыстный интерес.

— О каких условиях идет речь?

— Усадьба должна быть как можно быстрее освобождена от арендаторов. Мы с вами, как вы правильно заметили, взрослые люди и не можем не понимать, что за расселение детей из усадьбы и заключение договора аренды были заплачены огромные взятки и в Киеве, и во Львове, и в Закарпатье. Люди, эти взятки получившие, будут стоять насмерть, чтобы не допустить расторжения договора, тем более что арендаторы начнут на них давить. Это все очень серьезно, Жанна Петровна, и мне это не нравится. Мне не нравится, когда какие-то бандиты и взяточники решают свои вопросы за счет детей-сирот. Считайте, что это моя блажь. Я не истратил ни копейки из наследства писателя Богатова, потому что хотел, чтобы вложение этих денег было таким, за которое Михаилу Федоровичу не было бы стыдно. Вы читали его книги и даже снимались в фильмах, поставленных по его романам, и вы должны хорошо представлять себе, что сам Богатов поступил бы точно так же. У него было обостренное чувство справедливости и огромная любовь к детям.

Ташков лгал вдохновенно и не переставал сам себе удивляться: откуда только доводы берутся? Он тоже проходил в школе нетленные произведения классика советской литературы, и от этих повестей и романов у него осталось только ощущение занудности и соцреалистической лакированности. Никакого особенного чувства справедливости и никакой любви к детям он там не видел. Более того, этот «глашатай справедливости и счастливого детства» не остановился перед тем, чтобы жениться на женщине, которая бросила единственного ребенка. Но это было не важно. Важным было то, что он понял Жанну Петровну Дорошенко, почувствовал ее, проникся ее мышлением и теперь точно знал, какими словами с ней надо разговаривать, чтобы добиться того, чего он хотел.

— Я бы хотел, чтобы мое имя не предавалось огласке. Не знаю, как у вас, а у нас в России опасно обнародовать собственное благосостояние. Если станет известно, что я пожертвовал такие большие деньги на благотворительность, мне не дадут покоя всякие сволочи и вымогатели, полагая, что я отдал на детский дом лишь малую толику, а остальное припрятал. Я никому не смогу доказать, что отдал все подчистую, мне просто не поверят.

— Разумеется, — согласно кивнула Дорошенко, — если таково ваше желание...

Ташков понял, что сломил ее сопротивление, основанное на вполне объяснимой подозрительности к благодетелю. Дальше дело пойдет быстрее и проще.

* * *

Первое, что увидел Мирон, войдя утром в комнату к Наташе, были три толстые тетради с переводом книги Дюруа. Это был удар ниже пояса. Неужели опять провал? У них снова ничего не вышло, книгу нашли и привезли сюда, а милиция проморгала посланника.

Наташа держалась изо всех сил, но Мирон видел, что она с трудом сдерживает слезы. Тоже, видно, поняла, что вся их хитроумная комбинация ни к чему не привела.

— О, я вижу, тебе привезли «Логические основы современного анализа», — сказал он громко и как можно веселее, хотя у самого ком в горле стоял. — Это очень хорошо. Ты уже начинала читать?

— Нет еще, — еле слышно ответила Наташа. — Ее только сейчас принесли, минут десять назад.

— Тебе надо сначала внимательно прочитать все. Следи за тем, чтобы тебе все было понятно. Если чувствуешь, что не понимаешь, сразу спрашивай меня, ни в коем случае нельзя двигаться к следующей теореме, если не усвоила предыдущую. Давай, начинай, а я пока кое-какие задачки порешаю на компьютере.

— Мирон, неужели я правда такая тупая? Мне казалось, я все так хорошо понимаю, а ты говоришь, что все неправильно.