Иллюзия Истории

— Я должен подписать смертный приговор невинным людям?! — повысил голос Оппенгеймер. Бокал вина в его руках слегка дрожал. — Вы просто ничего не понимаете! В течение нескольких секунд погибнет больше ста тысяч людей! И столько же умрет в следующие тридцать лет!

— Они все погибли за четыреста лет до вашего рождения, — спокойно ответил Понс. — И говорите, пожалуйста, потише, доктор, на нас смотрят.

Оппенгеймер затравлено оглянулся. У барной стойки тихо беседовали давешняя официантка и Грей. Оба мило улыбнулись Оппенгеймеру.

— Я догадываюсь, к чему вы клоните. Какие могут быть угрызения совести у безбожника? — он горько усмехнулся. — Библия написана две тысячи лет назад для рабов. Необразованных людей замордованных до скотского состояния страшной жизнью. Требовались обряды, доносящие гуманистические идеи через библейские каноны. Я не могу верить в Бога так же, как неграмотный оборванец. Нельзя путать веру в Бога с институтом веры, с церковью. Ее обрядами, догмами, некоторыми взглядами, которые противоречат человеческой природе. Сама история церкви порой настолько ужасна, что многих интеллектуалов оттолкнуло от нее. За дымом средневековых костров исчезли фундаментальные понятия — добро, милосердие, терпение, снисхождение. А вопли несчастных жертв церкви заглушили последующие нравоучения.

— Вы сгущаете краски, доктор Оппенгеймер. Не ожидал от вас такой эмоциональности. Разумеется, есть достойные аргументы против вашей проповеди, но у нас нет времени на теологическую дискуссию.

— Я понимаю, — согласился Оппенгеймер. — Да, я верю в Бога, но в том смысле, что события и поступки предопределяются Богом, а нам он оставляет иллюзию выбора. Этакий вариант фатализма.

— Очень хорошо, — обрадовался Понс, — Значит, атомные бомбы, сброшенные в августе сорок пятого, свершившийся факт предопределенный Богом. Так что, уважаемый мистер фаталист, не будем гневить судьбу. Ваше решение давно предопределено.

Оппенгеймер долго смотрел на руки, сцепленные на столе.

— Я убежден, мистер Понс, — наконец сказал он, — что общество и История должны прощать талантливым людям, а тем более гениям, больше, чем остальным. Это спорный недемократичный тезис, но отношение общества к гениям и к простым людям не должно быть одинаково даже в правовом смысле. Другими словами, если простой человек и гений украдут булку — первого надо наказать, а второго — нет. Нельзя перечеркнуть все добро сделанное гением и приравнять его к бесполезной бездарности на радость улюлюкающей толпе, называя это демократией.

Но я не гений, а вы предлагаете не булку украсть. Вы хотите выдать индульгенцию, которую когда-то мог купить любой бродяга. Клочок бумаги с подписью епископа. А чья подпись будет стоять на вашей индульгенции, мистер Понс. Самого Господа Бога?!

Генерал снисходительно улыбнулся и легонько хлопнул Оппенгеймера по плечу:

— Для Бога все сущее всего лишь эксперимент. Он исследователь. Исследует людей. Как мы крыс. Мы моделируем разные ситуации, предлагаем варианты выбора, они выбирают (а что им еще остается?!), мы анализируем, придумываем новые, более изощренные варианты выбора. Он делает тоже самое! Только с нами, а не с крысами! Бог — ученый, моделирующий Жизнь и исследующий поведение человека в этой грандиозной Модели. Меняются лишь условия и подопытные. Вот вы, например — ученый, который должен сбросить атомную бомбу на мирный город. Александр Великий — полководец, который завоевал весь мир, но не любимую женщину. Ольга — необыкновенно красивая женщина, которая несчастна в любви. Как можно разрешить такие противоречия в рамках существующего мира?!

Оппенгеймер сидел нахохлившись, потупив взор. Казалось, он не слышит Понса, но вдруг тихо заговорил:

— Зло иррационально, но любому его проявлению есть рациональное объяснение. Любой поступок выводится как математическая формула из корысти, властолюбия, похоти, трусости, лени. Или из психических отклонений — садизма, мазохизма, паранойи, одержимости. А вот чему нет объяснения, что действительно иррационально, так это Добро. — Оппенгеймер близоруко сощурился. — Не пытайтесь меня убедить в естественности вашего видения ситуации. И не пытайтесь разобраться в моей мотивации. Любое разбирательство превращается в приговор, а я не хочу и не буду этим заниматься.

— Вы идеализируете Добро, — заметил Понс. — Зло абсолютно. Добро лишь его несовершенная форма.

— Вульгарный примитивный цинизм, — махнул рукой Оппенгеймер. — С возрастом человек должен становиться более милосердным.

— Идеализация, — упорствовал Понс.

— А тезис: против силы найдется другая сила, более могучая, тоже идеализация?

— Нет, как раз наоборот, это подтверждает: Зло — абсолютно!

Оппенгеймер молча отвернулся. На уставшем лице застыла растерянность. Ох уж эти ученые, подумал Понс. Он обнял Оппенгеймера за плечо и дружеским тоном сказал:

— Давайте-ка прогуляемся по вашему замечательному парку. Он так успокаивает.

2