И во сне и наяву мне мерещится другое лицо, другой облик и другой голос… Цервемза меня почему-то пугает, а тот — незнакомый и безымянный… кажется совсем близким и таким родным… Странно как!
Нормальному человеку не может быть уютно и спокойно в столь высоких зданиях с уходящими в немереную высь сводами потолков. Конечно, можно было бы снести старый город и построить на его месте новый. Но, вероятно, было жалко разрушать древнюю архитектуру, и тогда новые жители древней Мэниги стали приспосабливать её к своим нуждам. Постепенно город оброс нелепыми украшениями и архитектурными излишествами, которые хотя бы зрительно делали здания ниже.
Этот мужчина из моих снов… Он ведь тоже всё не решался сделать признание. Но ведь сделал же! Да-да! И мы были вместе. Совершенно неразлучны. И в любви и в смерти. Или нет? Может быть, его и не было никогда, а так какая-то моя древняя память из прошлых времён говорит? Может быть, я потеряла этого человека когда-то в иной жизни. Ничего не понимаю и не помню. Даже имя… вот разве что… глаза… Точнее, взгляд…"
VIII
Римэ уверенно и величаво шла по бесконечной анфиладе. Она была погружена в свои путаные думы, где причудливо переплетались любовь и память, безумие и предвидение. Она не совсем понимала, чего от неё хотят, но… когда Цервемза обратился к ней с просьбой о пророчестве, подтверждающем истинность и законность действий Императора или каком-то бреде вроде этого — не смогла отказать. В другое время и в другом месте она стала бы возражать или задавать неудобные вопросы. Но… дело происходило сейчас и в Мэниге, а посему Прорицательница делала лишь то, на что соглашался её внутренний голос. А голос этот был готов одновременно кричать от ужаса и смеяться от беспричинной радости — так странно действовало на неё питьё, приготовленное Ревидан. Внешне, впрочем, это никак не выражалось, если не считать особого взгляда Пророчицы, который был обращён ни на что и на всё сразу.
Выйдя из дворцового сумрака на парадный балкон, она сперва даже отпрянула от встретивших её яркого солнца и звонкого морозного воздуха. Вокруг были какие-то люди: царедворцы, Цервемза, Император с женой. Лицо Ревидан неприятно смахивало на чьё-то оставшееся в далёком прошлом.
Вдохновение и тайное знание безошибочно вели Прорицательницу. Не глядя ни на кого, она подошла к ограждению и мелодичным, хотя и несколько застоявшимся голосом произнесла:
— Совсем недолго осталось всем нам ждать того славного мига, когда место на Сударбском Престоле займёт человек, который имеет на это все права. Он бесстрашен и молод. Благороден и мудр. Став Императором, он прервёт порочную череду лже-Йокещей, которые занимали трон последние полторы сотни лет и полностью подчинялись злой воле Конвентуса и Лоза…
До Арнита её слова долетали лишь эхом. Но Император не был готов услышать правду, поэтому понял из речи Прорицательницы лишь то, на что рассчитывал.
Что происходило за несколько минут до того, как Цервемза схватил и опоил её? Перед глазами Римэ ярко вспыхнула потерянная сценка. Квадры. Мальчишка, похожий на Арнита, лихо отплясывающий на столе. Сиэл… Вот на кого похожа Ревидан! До ужаса и жути. КИНРАНСТ!
Память вернулась. Вся и целиком. Но сил на её возвращение потратилось слишком много…
— …он восстановит справедливость и станет основателем династии — самой достойной в Сударбе. И вскоре после того вернётся отобранное… И у каждого дома будет хозяин, а у хозяина — дом… Это ли не повод…
Прорицательница не договорила, она судорожно глотнула холодный воздух, показавшийся ей раскалённым, и упала на чьи-то руки…
— Дурной знак… — зашептали в толпе.
— Да уж верно недобрый, если человек прорицает-прорицает, да и падает без чувств…
— Недолго этот, как его там?
— Арнит, кажется…
— Во-во! Недолго он у власти продержится! — никак не унимался какой-то самодеятельный толкователь пророчеств.
Его никто не поддержал; впрочем, и спорить особо тоже было не о чем — всё происходившее вокруг уже давным-давно было недобрым знаком…
IX
Римэ вскоре пришла в себя, но почти сразу стало понятно, что она погибает. Разрушение души и тела Прорицательницы шло всё быстрее и быстрее. Вокруг неё засуетились лекари и знахари. А она уходила всё дальше… Похоже, это было неизлечимо.
Ревидан понимала, что Цервемза рано или поздно дознается, кто и что послужили причиной этой болезни. Лихорадочно пытаясь найти для себя хоть какую-то лазейку, она придумывала самые разные объяснения. В ход пошли и разговоры о том, что Прорицательница просто переутомилась, и вскоре всё встанет на свои места. Потом ведьма пыталась убедить дядюшку в злокозненности самой Римэ, которая давно положила на него глаз и напилась каких-то зелий, чтобы соблазнить его…
Спасение пришло совсем неожиданно. Цервемзе взбрело в голову посоветоваться с Алчапом. Как-никак тот постоянно имел дело со всякой отравой.
Он явился далеко не сразу, что было странно, но вопросов ему задавать не стали, а сразу отвели в комнаты Римэ. Едва увидев её постаревшее осунувшееся лицо, он сразу сказал: