– Ещё чего!
– Молодые люди, – внезапно послышался голос откуда-то снизу, – фильм уже пять минут как закончился. Вы собираетесь выходить?
Мы со Штомовым по-шкодному переглянулись, взялись за руки и с одинаково широченными улыбками на лицах покинули зал, а затем и здание кинотеатра.
Глава 26.
И всё же насколько родной, близкий по духу человек рядом меняет твою жизнь!
Еще недавно я готова была сдаться и разрыдаться от отчаяния, хотя и старалась изо всех сил бороться и сдерживаться, а теперь, когда рядом Тимур, хочется свернуть горы.
Во мне появились силы и решимость увидеться с отцом, чтобы всё ему рассказать про Анфису. Сейчас я осознала, что тянуть с этим категорически нельзя – папа немедленно должен понять, какую змею пригрел на своей груди. Он всё равно рано или поздно узнает об этом, но меня потом проклянет за молчание. Ну уж нет! Пусть отец ненавидит меня, но будет в курсе правды.
Штормов вызвался пойти со мной, я и не возражала – его присутствие поблизости поможет не спасовать в последний момент.
И вот мы снова в этой больнице. Но на этот раз меня не терзают горестные думы относительно здоровья отца или Нины Федоровны – их состояние прекрасное, как сказали врачи, к которым мы с Тимуром зашли в первую очередь. Каждого из них ещё несколько дней решили подержать в больнице, чтобы наверняка быть спокойными за стабильность состояния. Эти новости не могли не радовать.
Стоя уже за дверью в палату отца, я разнервничалась, вспомнив наше последнее общение с ним. А вдруг Анфиса права, и он не станет меня слушать, не поверит…
– Жень, – мягкий голос Штормова и его ладонь на моем плече вывели из дум. – Ты в порядке? Может, мне пойти с тобой?
В глазах парнях была обеспокоенность.
– Всё хорошо, – улыбнулась, глядя на него и успокаиваясь. – Я схожу одна – не переживай!
Напоследок выдохнула и вошла – назад пути уже нет.
В палате, как ни странно, был лишь отец, лежавший на койке и читающий какую-то книгу. Услышав звук открывающей двери, он оторвался от чтения и наткнулся взглядом на меня. Боясь его реакции и того, что, не дослушав, он меня выгонит, поторопилась сказать то, за чем пришла.
– Привет. Я помню, что ты мне сказал в последний раз, и понимаю, что своим долгим отсутствием и молчанием натворила дел, но на всё были свои причины! Знаю, что тебе это неинтересно, и ты уже вычеркнул меня из списка своих детей, но я пришла не за этим – хочу сказать тебе кое-что об Анфисе… Папочка, прости, несмотря на то, что это расстроит тебя, если ты все же поверишь в мои слова, но я не могу об этом молчать! Анфиса изменяет тебе с сыном Олега Михайловича Куликова… Я лично застукала их, когда пришла в наш дом… Ты ей был нужен только ради денег и статуса… Она сама мне в сердцах в этом призналась… Я бы сама не хотела, чтобы это было правдой… Мне мерзко и противно говорить такое, зная, что данная новость может разбить тебе сердце, но предавать родного человека молчанием я тоже не могу…
Протараторила быстро и немножко сдулась – если монолог я начинала, смотря отцу прямо в глаза, то потом не выдержала и отвела взгляд в пол. В голове крутилось куча мыслей – хоть бы поверил мне, и хоть бы ему не стало хуже, хоть бы…
Затянувшееся молчание заставило напрячься, и когда я уже стала бояться, что снова накосячила и сделала хуже, почувствовала неожиданные крепкие объятия папы.
Не поверив, подняла уже наполненные слезами глаза и наткнулась на теплый взгляд отца, в котором не было ни капли злости на меня. Лишь любовь.
– Доченька, это ты прости меня – дурака больного и старого – наговорил тогда сгоряча, вспылил… Ты даже не представляешь, как я за тебя переживал! Места себе не находил! Всё думал, что я сделал не так, что ты от меня решила спрятаться… Даже недавно людей специальных нанял, когда всё же разузнал твое местоположение, чтобы они выведали, как ты живешь, чем дышишь…
Папа сбивчиво говорил и гладил по моим волосам, тоже не сдержавшись и заплакав, а я всё слушала и не могла поверить. Он меня простил! Это было настолько приятным и неожиданным откровением, что часть папиных слов проходила мимо меня – я все пыталась насытиться чертами его лица, которых мне так не хватало на протяжении последних лет.
И только спустя полчаса, а, возможно, прошло лишь пять минут, мы смогли относительно успокоиться, чтобы, наконец, во всем разобраться. Сидя на его койке лицом к лицу, как в детстве, мы с папой пытались восполнить общением тот промежуток времени, который потеряли по обоюдной вине. Отец рассказал о том, как он переживал с того самого момента, как я уехала, несмотря на мои звонки и смс вначале. Он стал думать о том, что мало уделял мне внимания, корил себя за это. А когда я оборвала нашу телефонную связь, так и не появившись дома, хоть и обещала, так отец и вовсе, мягко говоря, разволновался.
На протяжении его рассказа мне было постоянно стыдно – ведь я своим не совсем благоразумным поступком принудила папу чувствовать вину и не только…