Иловайский капкан

У гаражного блока, отсвечивая рубином, стояла его «Ява». Шубин завел мотор и тронулся к будке КПП. Сонный дежурный поднял изнутри шлагбаум, Сашка приветственно махнул рукой и вырулил на еще пустынные, мигающие светофорами улицы. Через десять минут он достиг квартала Гаевого, выехал на трассу, и в лицо ударил ветер. Трасса, по которой неслась «Ява», пролегала средь бескрайних полей, окаймленных посадками, за ними справа тянулась череда меловых гор, у которых в утренней дымке темнели высокие осокори над белеющими в долинах селениями. Потом ландшафт чуть сменился: у горизонта там и сям засинели терриконы, и мотоцикл стал приближаться к металлургическому Алчевску. Несколько уходящих в небо труб когда-то одного из крупнейших в Европе комбината еще дымили, в воздухе чувствовался запах доменного шлака. Вскоре он сменился свежестью рощ и лугов — мотоцикл вымахнул на возвышенность Брянки, за которой на широком просторе раскинулся Стаханов. Миновав окраину, а потом центр с малолюдным базаром, городской с прудом парк и квартал Стройгородок, байкер оказался на другом конце, в Чутино. Когда-то это было основанное еще запорожцами село, а теперь несколько утопающих в зелени улиц, окаймленных сонной речушкой Камышевахой. Со стороны древнего Свято-Николаевского собора звонили к службе.

Подъехав к дому родителей, Сашка заглушил мотоцикл и, прихватив с багажника сумку, направился к воротам, на басовитый лай своего любимца Дозора.

— Ну, будет, будет, — потрепал он его по загривку, войдя во двор, а навстречу уже спешила мать, вытирая о фартук руки.

— А где батя? — расцеловавшись с ней, поинтересовался гость, когда зашли в летнюю кухню.

— В саду. Зови его, будем завтракать.

— Понял, — ответил тот, поставив сумку на табурет, и вместе с Дозором прошел к внутренней калитке.

За ней белели известкой стволы десятка яблонь, слив и груш, а в конце усадьбы, на низкой лавочке рядом с плакучей ивой, у тихо струящейся воды, сутулился отец.

— Здорово, батя! — пожав старику руку, уселся рядом.

— А мы уж тебя заждались, — оживился тот. — Вот, собираю урожай, — кивнул на стоящую рядом корзину с золотистым анисом.

Сашка взял один и смачно захрустел, констатировав «в самый раз», после чего оба закурили.

— Ну, как дела на службе, сынок? — затянулся сигаретой отец.

— Вчера взяли очередную банду. Полные отморозки.

— Да, развелось этой погани кругом. Прям настоящая война, — вздохнул Иван Петрович.

— Ничего, батя, прорвемся. Там мама зовет завтракать.

— И то дело, — кряхтя, поднялся старый шахтер. — Бери корзину.

На завтрак была жареная картошка с салатом из помидоров с родительского огорода, а к ним банка тушенки «Великая стена» и копченый сыр из гостинцев, доставленных Сашкой.

— Зря потратился, сынок, — сказал Иван Петрович. — У нас с матерью все есть, урожай в этом году неплохой.

— То так, — поддержала его мать, налив сыну чаю.

— По хозяйству надо чего помочь? — прихлебывая его, спросил у отца Сашка.

— Да нет. Все в порядке.

— Ну, тогда я проскочу к Оксане.

— Хорошая дивчина, — посветлела лицом мать. — Сколько лет встречаетесь, пора бы и жениться.

— Точно, пора, — взглянул на сына отец. — А то гляди, бобылем останешься.

— Не останусь, — рассмеялся сын и вышел.

Оксаны, живущей на соседней улице, дома не оказалось, ее бабка сообщила, что внучка на работе, и Сашка на мотоцикле пострекотал туда, захватив подарок, янтарное ожерелье, на которое лейтенант копил несколько месяцев со своего жалованья. Проскочив утопавший в зелени Стройгородок, мотоцикл свернул к ЦГБ, расположенной в старом парке, и встал у одного из корпусов.

Взбежав по ступенькам на крыльцо, Шубин потянул на себя стеклянную дверь и оказался в вестибюле с больничными запахами.

— Здравствуйте, теть Маш, — сказал сидящей за перегородкой пожилой женщине. Та, мелькая спицами, что-то вязала.

— И тебе, Шурик, не хворать, — качнула та сидящими на кончике носа очками. — Ты никак к Оксане Юрьевне? Она на втором этаже, в процедурной.

— Спасибо, — улыбнулся Сашка и шагнул к лестничному маршу.

Найдя на втором этаже нужный кабинет, постучал.

Оксана, в белой шапочке и халате, сидя за столом, что-то писала.

— Ой, Сашка! — обрадовалась она. — Каким ветром?

— Степным, — белозубо рассмеялся гость. — А это тебе, — извлек из кармана и протянул девушке узкий пенал, — подарок.

Та взяла, отодвинула крышку и прошептала:

— Красивое какое, будто солнце…

— Балтийский янтарь, — улыбнулся гость. — По поверью делает владельца красивее. Хотя этого у тебя и так с избытком.

Оксана действительно была красавицей. Среднего роста, с точеной фигуркой и черными очами, как ее тезка из гоголевских «Вечеров близ Диканьки».

— Кстати, — наклонился к столу Сашка, — ты когда заканчиваешь? Есть предложение смотаться на Донец, искупаться.

— В три, — чмокнула его в щеку доктор, проходя к зеркалу, чтобы примерить украшение.

— Саня, ты у меня такой! — обернулась, сияя глазами.

— Ну ладно-ладно, — поднялся со стула ухажер. — Значит, в четыре я у тебя.