Им помогали силы Тьмы

— Ах, если бы тебе это удалось, — вздохнула она, вдруг отбросив кокетство. — Эти воздушные налеты стали совершенно невыносимыми. Каждую ночь я отправляюсь в постель, ожидая, что к утру от меня останется только мокрое место. Ну а если честно, как ты оказался в Берлине?

— Обычным манером. Сел на самолет и прыгнул с парашютом.

— Значит, ты прилетел как шпион, — нахмурилась Сабина. — Когда ты освободил меня из Тауэра, а сам бежать не мог, тебя обязательно должны были арестовать. Я-то думала, ты все-таки удрал из тюрьмы и здесь появился как перебежчик. Ты же мне тогда говорил, что если твой план провалится, ты порываешь с англичанами и бежишь в Ирландию.

— Но план не провалился, по крайней мере в той его части, что касалась тебя.

Он начал импровизировать на ходу:

— Но меня, разумеется, арестовали. И такой навесили срок, что закачаешься. Короче, последние полтора года были не самыми счастливыми в моей жизни. А сюда я приехал, можно сказать, в отпуск. Шпионить в пользу Британии.

Момент был критический: во-первых, не завраться, потому что она все-таки не дура, а во-вторых, еще неизвестно, как она поведет себя в дальнейшем. У него отлегло от сердца, когда он увидел, что лоб ее снова разгладился. Она покачала головой:

— Ах ты бедняжка. Сидел в тюрьме из-за меня. Ну, иди ко мне, расскажешь обо всем подробнее.

— Не стоит. Да и меня могут увидеть из дома, а я же в бегах, как ты помнишь. Я знаю, что тебе я довериться могу, но лучше будет, если нас никто не увидит вместе.

— Не беспокойся. Днем я здесь всегда одна. Со мной только горничная Труди. А сегодня ее вообще не будет — я дала, ей выходной.

Грегори вышел из-за гамака и сел рядом с ней.

— Но ведь ты не станешь меня уверять, дорогая, что по ночам тоскуешь в одиночестве, правда? И кто же он? Все еще Рибб или кто-то новый?

— С Риббом я иногда вижусь, но не часто в последнее время. Хотя он и позволяет мне оставаться здесь, на вилле, и между прочим, этого нового любовника — если только язык повернется назвать так эту старую калошу — сосватал мне тоже Иоахим. А этот козел, он ни на что не годен — представляешь себе, раз в неделю. Жуть! И работать мне приходится с ним столько, что уму непостижимо. А помнишь те недели в Будапеште…

Грегори не требовалось напоминать, чтобы увидеть в ее загадочных темных глазах сладостные картины прошлого. Она поняла его и, встряхнув густыми волосами, с тихим смешком протянула руку к бокалу с шампанским. А Грегори было о чем задуматься: если у Сабины сейчас такой неудовлетворительный в плане постели любовник, то его она будет рассматривать в качестве ниспосланного ей с неба утешителя. Она прервала его раздумья:

— Тебе что же, неинтересно знать, кто он? Ты даже не догадываешься?

— Да откуда же мне знать?

— О, это твой старый приятель или, лучше сказать, что-то вроде родственника по линии жены.

— Но я же не женат.

— Не женат, не женат. А как же та блондиночка, которая готова была глаза мне выцарапать, когда узнала о нашем с тобой плавании по Дунаю? Разве ты мне не говорил еще в Лондоне, что ты к ней относишься как к своей жене?

— Эрика? Но я в жизни не встречался ни с одним из ее родственников.

В темных глазах Сабины загорелись лукавые огоньки:

— Но ты же встречался с ее мужем.

— С Куртом фон Остенбергом? Боже праведный, не хочешь ли ты сказать, что он и есть…

— Именно так. И он живет на этой вилле со мной последние три месяца.

— Черт побери! Да ему же, поди, шестьдесят стукнуло и…

— Мне ли этого не знать, милый. И у меня сложилось впечатление, что он и в молодости-то был не боец. Но будем смотреть правде в глаза: я у него под седлом и стараюсь извлечь из этого максимум возможного.

— Бог ты мой, но зачем? — удивился Грегори. — Ты так же прекрасна, как и прежде, ты можешь выбирать из сотен мужчин того, кто тебе приглянется и будет тебя устраивать во всех отношениях. А у фон Остенберга даже денег и то нет. Эрика вышла за него замуж лишь потому, что для ее умирающего отца это был вопрос чести — восстановить ее доброе имя после ее связи с Гуго Фалькенштейном. И Курта она выбрала потому, что знала, что он не скажет ни слова против ее интрижек с любым другим мужчиной — лишь бы она финансировала его научные изыскания из тех миллионов, что оставил ей Фалькенштейн.

Сабина сделала капризную гримаску:

— Ну-у, милый, не будем. Ты ведь тоже хорош гусь. Наврал мне, что ты меня освобождаешь из Тауэра, а сам за меня пойдешь в тюрьму. Мне тоже пришлось расплачиваться за твое вранье, ведь информация, которую ты сообщил полковнику Каздару, оказалась ложной.

— Знаю, знаю, виноват, — гладко поддакнул Грегори. — Но я и сам тогда в это верил. Я ведь не занимаюсь планированием операций, а только втыкаю булавки в карты при Кабинете военных действий. Я считал, что передал правильные сведения Каздару за то, чтобы он доставил тебя в Германию, но оказалось, что мой приятель из Группы планирования продал мне фальшивку.

— А ты не врешь? — засомневалась Сабина.

— Святую правду говорю, — не моргнув и глазом, заверил ее Грегори.